Иосиф Линдер - Загадка для Гиммлера. Офицеры СМЕРШ в Абвере и СД

Напрасно Гитлер взывал к беспощадной борьбе с большевиками и чести воинов-арийцев, победный грохот советских орудий заглушал его истошные вопли, а деморализованные, донельзя измотанные в кровопролитных боях войска все дальше и дальше откатывались на запад.

Грозное эхо Орловско-Курского сражения докатилось и до Берлина. В последние июльские дни сорок третьего года в высших воинских кругах царили растерянность и уныние. Поэтому сообщение группы «Иосиф» о возвращении в Москву Леонова и даже встрече с ним было встречено в «Цеппелине» без особого энтузиазма. Грефе вяло, скорей автоматически, подтвердил свой приказ о скорейшей вербовке «ответственного товарища» и вскоре после этого слег с сердечным приступом.

Дальнейшие заботы об операции свалились на плечи его подчиненных, и Курек с Курмисом принялись наседать на Бутырина. Но тот, «несмотря на все старания», оставался далек от конечной цели — вербовки дяди. В своих радиограммах он признавал, что после провала операции «Цитадель» к родственнику с подобным предложением не так-то просто подступиться, что же касается секретной информации по Наркомату путей сообщения — он делал «все, что мог», добывая ее любыми окольными путями. В августе Бутырину удалось передать важные материалы о крупных перемещениях советских войск в полосе наступления Западного и Юго-Западного фронтов. Они практически полностью подтвердились, что укрепило веру в надежность агента, но так и не отразили полной картины русского наступления. Обстановка на фронтах развивалась настолько стремительно, что разведданные из-за нерасторопности армейских штабистов устаревали прямо на глазах. Правда, это позволяло разведчикам списывать на них же все свои неудачи и уходить от мощных разносов, а кое-кому и от неминуемой отправки на Восточный фронт.

Так продолжалось до конца ноября. Вышедший к тому времени на службу Грефе особого интереса к сообщениям группы не проявлял, гораздо больше его занимала подтачивающая организм изнутри застарелая сердечная болезнь. В конце концов все это надоело Кальтенбруннеру, и 26 ноября он устроил оберштурмбанфюреру настоящий разнос, после которого к Грефе пришлось вызывать врача.

К вечеру, немного оправившись от потрясения, он встал на ноги и потребовал к себе Курмиса, Курека и лучшего аналитика подотдела «ЦЕТ 1А» гауптштурмфюрера Альфреда Бакхауза. Они немедленно поднялись к нему в кабинет и теперь с сочувствием посматривали на пожелтевшее, словно лимон, лицо шефа. На столе Грефе лежала радиограмма от группы «Иосиф», поверх которой была начертана резолюция Кальтенбруннера. Радиограмма поступила накануне, и ее содержание им было известно. В ней, со ссылкой на Леонова, сообщалось о прибытии 23 ноября 1943 года на станцию Москва-Сортировочная танкового корпуса (четыре эшелона) и переброске в район Могилева живой силы и техники противника для подготовки зимнего наступления на этом участке фронта.

Дезинформация по Могилеву, использованная в радиоигре «Загадка»

Резолюция Кальтенбруннера не оставляла сомнений в том, что радиограмма будет направлена самому рейхсфюреру Гиммлеру и начальнику Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковнику Цейтцлеру. Два восклицательных знака, поставленные им, красноречиво свидетельствовали о важности разведданных «Иосифа», но Кальтенбруннер требовал большего — полной информации о плане наступления русских. При всем желании ни Грефе, ни его подчиненные выполнить это указание пока не могли. Бутырин, ссылаясь на «закрытость» Леонова и предвидя последствия от преждевременной расшифровки перед ним, полагал маловероятной прямую вербовку и настаивал на привлечении к сотрудничеству путем постепенного втягивания. Насколько быстро, а главное, с каким результатом могла завершиться эта новая комбинация, здесь, в Берлине, трудно было предугадать. Ситуация снова зависала на неопределенное время, но Кальтенбруннер не хотел больше ждать и требовал от Грефе активных и решительных действий.

Оберштурмбанфюрер болезненно поморщился при одном только воспоминании об унижении, которое сегодня утром ему пришлось пережить в кабинете у Кальтенбруннера, и сердце снова напомнило о себе тупой болью под левой лопаткой. Грефе рефлекторно прижал руку к груди и тяжело вздохнул. Поборов минутную слабость, он выплеснул душивший его гнев на Курека, Курмиса и попавшего под горячую руку Бакхауза. Офицеры понуро смотрели в пол, не решаясь поднять глаза на разбушевавшегося начальника. Его еле слышный вначале голос, с каждым новым словом набирая силу, звучал все громче.