Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– А что особенного в специальности?

– Ну, нет, вы меня потрясли! Дима, так ведь психология!! Понимаете? Пси-хо-ло-ги-я! Не бирюльки, а социальное оружие. Его не всучат в первые попавшиеся руки?! В наших рядах непроверенных нет. Партия десятилетиями успешно справлялась с ролью просеивателя душ. Отбирались определённые, выстраивались по ранжиру, и вперёд! Но мавр сделал своё дело и может уходить. Я понятно говорю?

– Значит, – задумчиво произнес Локтев, – вы склоняете меня к тому, чтоб я был готов резко перестроиться, ибо скоро всё рухнет… Прямо как щелкопёры из «Огонька»? И как я должен после этого относиться к вам, наконец? Тем более, вы коммунист!

– Ах, чёрт вас побери, буквоед! Нахватались! Перестаньте молоть чепуху. Поймите же, наконец, в августе всё рухнет! И не будет никакой проверки из гороно! И никакого пленума горкома! Ничего этого уже не будет! Пройдёт совсем немного времени, и на партийных функционеров, вовремя не пристроившихся в новые колонны, объявят настоящую охоту. Понимаете вы, Локтев, партийный функционер с незначительным стажем?! Вас будут по тюрьмам пихать!

– Это кого же? Секретарей обкомов, секретарей ЦК?

– Да бросьте вы! Эти отсидятся до последнего, если не получат сейчас более выгодного предложения. Выйдут потом, по команде.

– От кого?

– Да хотя бы от президента.

– Он же генсек! Это невозможно.

– Что невозможно?! Совмещение этих двух постов невозможно, однако, как видите, наличествует в полный рост. И кто вам сказал, что завтра у нас будет тот же президент и вообще будет президент?

– Но это же катастрофа! Развал страны! Фантазируете, не иначе, – пробурчал Дима, а у самого заколотилось сердце: «А вдруг прав очкарик? Уж больно похоже на правду. Всё же смешалось в нашем королевстве. Собственно, разве не с теми же вопросами и шёл сегодня к нему? Ан вот, как вышло. Вербует, и не постесняется! Гад!»

– И что с того, что катастрофа? Мало ли их было за последнее пятилетие? Один Чернобыль чего стоит! И впереди будет не меньше. И потом… Откуда такая абсолютная уверенность, что развал страны так плох? Верхи не спо-соб-ны управлять такой большой страной. С развалом жёсткой вертикали, с распадом госплана и госснаба, вусмерть завравшегося госкомстата Союз абсолютно неизбежно разделится на части. Не понимать этого может только очень недалёкий человек.

– Вот, что Владислав Янович, вставая, молвил председатель, – будем считать, разговора не было. Того молодого человека, которого вы мне порекомендовали, я посмотрю. Уж не знаю, почему за него ходатайствуете. Родственник он вам или кто, но решать сам буду. Не подойдёт – не обессудьте… Как к специалисту у меня к вам никаких претензий. Работайте. Что касается помощи мне, спасибо, как говорится, на добром слове. Сам как-нибудь разберусь. Чай, мозги не совсем жиром заплыли. Не нравятся мне ваши разговоры, прямо скажу. Принять ваших суждений решительно не могу. Разные у нас платформы, и всё тут. Время у нас – не тридцать седьмой, плюрализм, и всё такое. Так что расстанемся по-доброму, каждый при своём. Бывайте здоровы!

– Плюрализм – род психического расстройства, при котором человек получает удовлетворение, совершая половой акт в присутствии зрителей, – в спину уходящему бросил Беллерман и тоже встал из-за стола. – Придётся доложить Можаеву о вашей неадекватности.

Уже взявшись за дверную ручку, Дима словно получил разряд вольт этак в 500. Борис Васильевич Можаев, недавно занявший пост первого секретаря обкома, выходец из тех же ставропольских краёв, что и генсек, по слухам, в молодости пересекался с ним, чем, наверное, и объяснялась его стремительная карьера, когда многие внезапно теряли влияние, держался ровно, что некоторых настораживало. Этакий непотопляемый в шторме усобиц новейших времён! Никогда не противореча ни старикам из своего окружения, ни молодым честолюбцам, энергично прорывающимся наверх, Борис Васильевич умудрялся делать так, что каждый получал своё, и парторганизация ловко миновала пучины конфликтов, в которых погрязли соседние. Даже прошедший после последней партконференции пленум, где обсуждались её итоги, в отличие от аналогичных пленумов в других городах и весях, не вызвал резких движений внутри организации. На удивление: никого не исключили, только один, да и тот, как поговаривали, у кого «не все дома», вышел из рядов КПСС, объявлено всего два замечания, ни одного выговора. Присутствовавшая на пленуме «шишка» из Москвы отбыла вполне удовлетворённой. А над полоумным выскочкой, бросившим партбилет прямо на пленуме, уже наутро весь город в голос смеялся. Газеты осветили событие фельетоном или отмолчались: вроде событие внутрипартийное и не заслуживает внимания широкой городской общественности в эпоху отказа партии от диктата. И вот теперь роль второго полоумного в городской парторганизации уготована ему, председателю фонда ветеранов и семей погибших в Республике Афганистан Дмитрию Павловичу Локтеву, кандидату в члены бюро обкома, не имевшему ни одного взыскания?!! Беллерман, словно любовался произведённым его словами эффектом. Локтев продолжал стоять, ещё держась одеревеневшей рукой за дверную ручку, но его энергия иссякала с каждым словом профессора.