Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Поверьте старому прожжённому волку. Не будет. У меня чутье, считайте, интуиция. Что-то точно произойдет. Смело оставляйте хозяйство на помощников, и милости просим ко мне. Вот так-то! И никаких возражений. А то и впрямь будут затруднения. Я-то вас хорошо знаю. А кто не знает, ещё усомнится, что вы здоровы. Я понятно говорю?

– Кажется, да, – мрачно ответил Локтев и снова углубился в свои мысли. Странно, пришёл на беседу с Беллерманом – и никак не может на ней, как раз, и сосредоточиться.

– Вот и славненько, – заключил Владислав Янович и потянулся так, что звонко хрустнули суставы в локтях. – Теперь вот, о чём, … – он неспешно поискал что-то в стопке на столе. Взгляд его, и без того закрытый для наблюдателя, ушёл глубоко вовнутрь. У этого человека будто не было глаз! – Вот, нашёл, – сообщил Беллерман. – Знаете ли вы этого человека? – доктор протянул листок с фото в правом верхнем углу и исписанный мелким убористым почерком, ровным, значительно более понятным, чем у большинства врачей.

Дима взял листок, скользнул глазами по фотографии, по имени и фамилии, затем споткнулся о строку, в которой внимание зацепило слово «операция», но смысла так и не понял, потом снова перевёл взгляд на фотографию и стал смутно припоминать:

– Это Андрей Долин из «Шурави» и редакции «Памяти»? – председатель вернул листок доктору, и тот его столь же неспешными движениями засунул обратно в стопку, в самую серединку.

– Молодому человеку потребовалась серьезная помощь. К счастью, она вполне в моих силах, я её оказал. Ничего патологического. Так, переутомление, плюс «афганский синдром». Иными словами, у парня застоялись некоторые военные воспоминания и стали накладываться на сегодняшние впечатления. Главное, что нужно было для него сделать, причём, нам обоим…

Локтев вперил в доктора недоуменный взгляд.

– Да-да, не удивляйтесь. Именно, обоим. Нужно было поменять образ жизни и работы этого парня. У него великолепные данные для работы с людьми, о которых он сам не знал, пока не пришёл в «Память». Но там он на общественных началах. А так он работает в кооперативе «Шурави». Так вот. Я провёл с ним полный курс, прошёл почти год, он вполне отдохнул и окреп, полагаю, пора ввести его в вашу штабную команду. Нечего ему пахать в своём «Шурави». Ему лучше действовать головой, а не руками. Подумайте, Дима. Придумайте для Долина должность, связанную с выборами. Кстати, он очень неплохо пишет тексты.

– Мы что, разве будем участвовать в выборах?!

– А не с этой целью, в конечном счете, и создавался фонд? Прекраснодушные филантропические штучки – это я на счёт помощи сирым и обездоленным, – дело прошлого, а не будущего.

– Мне кажется, что задача все-таки несколько иная. Партийное строительство – да, участие в работе обкома, может быть, даже ЦК – да, а вот выборы… Съезд народных депутатов, что ли? Это как-то… Гм!

– Дмитрий Павлович, любезнейший, – поморщился Беллерман, – ну отчего ж вы всё время мыслите такими позавчерашними категориями? Или вы, извините, валяете передо мной ваньку, или гнусно лукавите, или действительно хотите, чтоб я вас принял за недоумка, и в вашем партруководстве вскоре поймут, что поставили не на того.

– Не понял! – рыкнул Локтев, на что доктор добродушно ответил:

– Все просто! Какой год на дворе? Какие партийные строители? Какой съезд народных депутатов? Не сегодня-завтра система прикажет долго жить, и что нам тогда утереться, что ли! Абсолютно не приемлю вашего упрямства, достойного лучшего применения. Оглянитесь: КПСС вымирает, партбилет становится роскошью для того, кто всерьёз думает о своей карьере. Генсек абсолютно ничем реально не управляет. Как президент он ещё что-то значит, и то временно. Первые, кто сольют вашего дражайшего генсека, будут его партийные соратники. Чуть задует иной ветерок, побросают они свои билетики, и шумной стайкой вспорхнут на другое крылечко. Отыгрались в эти ритуальные танцы, пора разучивать новые. У вас же целая готовая структура. Тысячи соратников, капиталы, отлаженная машина руководства, выстроенная вертикаль власти. Чего же ещё-то, не понимаю?!

– Всё-таки, Владислав Янович, вы беспартийный, – выдохнул Локтев и помрачнел. Ему решительно не нравился весь ход разговора.

– Да какое это теперь имеет значение! – всплеснул руками доктор, задев пресс-папье на столе. – Или вы, в самом деле, такой дурачок, что думаете, будто в недавнем прошлом можно было получить учёную степень, звание профессора, высокое положение в обществе и оставаться беспартийным? При моей-то специальности!