Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Даже анекдоты в своё время сочинили и внедрили в народ. Например, фраза «Еврей не национальность, а средство передвижения». Ха! Каково?.. Нет, Костя, Краевскому ни я доверять не могу, ни тебе не советую. Теперь Чукина. Ну, то, что она девушка вашего председателя, надеюсь, ты сам знаешь.

– В каком смысле?

– Не валяй дурака, Константин, нет времени. Меня не интересует, трахаются они по субботам или в театры ходят. Просто она регулярно сливает ему информацию и получает от него инструкции. А заодно общается напрямую с кем-то из наших. В общем, спецдевочка. Женщинам в нашем деле вообще доверять не стоит. Только в крайнем случае. И то очень не многим. А эта – типичнейший образчик соседнего пола, с которой ни одного серьёзного дела не сделаешь. Небось, заметил, у неё манера вынимать откуда-нибудь якобы случайно попавшую к ней информацию и с невинным видом пудрить мозги всем окружающим?

Костя кивнул, вспомнив, как сегодня Чукина зачитывала статью из многотиражки от своей соседки, после чего спросил:

– А сам Локтев?

– Дима слишком заметная фигура, чтобы быть самостоятельным. Я уверен, что до него давным-давно уже добрались. Не Беллерман, так Целебровский. Не Целебровский, так непосредственный мой шеф Логинов. Куда я буду поперёк генералов лезть! Вмиг окажусь в некрологе на последней полосе. Да и неинтересно мне. Председатель – он и в Африке председатель. На одно умное слово двадцать четыре лозунга. В вашей команде есть ещё Сорокин. Вот с ним советую дружбы не терять. Это честный и нормальный мужик. Только я не могу ему ничего сказать. Во-первых, он уже вполне сложившийся человек, он просто не поверит в откровенность офицера КГБ, – капитан на миг остановил взгляд на расширившихся зрачках Кийко. – Да-да, Костя. И с тобой, чтоб ты сегодня мне поверил, несколько лет пришлось в друга семьи играть да расположить к себе. И это во-вторых. Я не мог смастерить подходящей легенды, чтобы проработать Сорокина. Только тебе, уж извини, братец!

– Та нэхай! – добродушно махнул рукой Костя, вновь приведя в движения потоки воздуха в тихом помещении кафе.

– Вот и получается в сухом остатке, что, кроме тебя, положиться мне не на кого. Ты ж меня не сдашь, родственничек?

– Обижаете, товарищ начальник! – слегка покраснел Костя. Капитан легко похлопал его по плечу и произнёс:

– Теперь слушай, дружище, и мотай на ус. Первое я уже сказал. На счёт Беллермана и его сеансов психологической разгрузки. Ни под каким видом, понял? Ни под каким видом! Второе, надеюсь, ты уже тоже понял. Дружи с Сорокиным. Особо откровенничать с ним ни к чему. Не всему и поверит, а главное, будет с недоверием относиться к болтуну. Но в трудную минуту он тебе поможет. Это настоящий человек! Третье, как бы тебе ни был приятен Андрей Долин, остерегайся его. Сейчас он, увы, себе не принадлежит. Как и всякий, кто побывал в клинике у Беллермана. Далее. С новым начальством не конфликтуй. Иди на сделки, даже если они будут тебе неприятны. Надеюсь, особо грязной работы вам не предложат. Хотя, честно сказать, грязнее журналистики разве проституция. Правда, некоторые любят и то и другое. Но постарайся при первой же возможности уйти из редакции.

– Почто не зараз? Тильки время убивать! Кота за хвост, – возразил Костя и поискал глазами упомянутого кота. Капитан, перехватывая его взгляд, даже улыбнулся, представив себе, как великан тягает несчастное животное за мягкий пушистый хвост. Но погасил улыбку, примолвив:

– Сейчас нельзя. Сразу обозначишься. Полагаю, наши в Конторе не догадываются, что ты не так прост, как выглядишь. Вот и продолжай держать себя простачком. Пусть для всех ты добрый малый Костя Кийко, любимец женщин и девственник.

Смутившийся великан снова залился краской, но капитан не обращал на это внимания:

– Тихо делай своё дело и жди случая. Он представится тогда, когда Контора перейдёт к активным действиям. То, о чём я тебе сказал в самом начале. Вот увидишь, в стране случится такой бардак, что под шумок можно будет сделать всё, что угодно, никто даже внимания не обратит. А пока не время.

Они помолчали. Каждый – о своём. Костя думал, как странно устроена эта жизнь: ему бы, по его натуре, жить себе домовито со спокойной хозяюшкой-женой, заниматься бытом, ходить на спокойную службу, 5-го и 20-го чинно выпивать дома грамм по 600–700, ездить на рыбалку летом и зимой да растить детишек. Вместо этого сначала судьба засунула его в чёртов Афган, где отслужил он, особо не отличившись, наоборот, пару раз проштрафившись, но за то полной ложкой нахлебавшись всякого дерьма, непременного атрибута всякой войны. Потом оказался втянут в непонятные игры. А начиналось всё так просто! Вместе с другими «афганцами» собирались по всякому поводу, горланили песни, травили байки, устраивали субботники по благоустройству дворов и детских площадок. Незаметно направляющие их благие порывы комсомольские вожаки превратили самодеятельность в организованное движение, привлекли прессу, подкинули деньжат, дали помещение для сходок. Появилась табличка «Фонд ветеранов Афганистана…», а сверху мелко «Обком ВЛКСМ». Замаячили «деловые» в галстуках, определили каждому направление работы. Кого – в подростковые клубы, кого – в кооперативы, бабки заколачивать, кого – на партучебу, готовить, значит, кадры управленцев. Нарисовался Локтев, этакий энергичный, волевой. Ну, а Косте опять выпала ерунда какая-то! Хотел пойти в кооператив работягой! Специальность-то рабочая есть! Ан нет, глядишь ты, уговорил Дима возглавить редакцию военно-патриотического журнала «Память»! Говорил же ему, ну какой, мол, из меня журналист, а тем более, главный редактор? Ни в какую! Упёрся, настаивал, убеждал. Примеры приводил. Мол, профессионалы поистаскались. Пора перетряхнуть сонное царство советской журналистики. А ты, говорил, крепкий, обаятельный и честный парень, настоящий ветеран, будешь великолепной «визиткой» нового издания! Обещал успех, мол, не боги горшки обжигают. Уболтал. И вот болтается Кийко на этом своём журналистском месте, как…