Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

– Костя, ты правда сможешь с этим Вольфензоном прикрыть меня на несколько дней?

– Не бильше, чем на пять. Хочешь самолётом, хочешь як, алэ не бильше. Шукаешь, хлопец?

– Шукаю, шукаю, – недовольно поддразнил Гриша и тут же добавил:

– Ладно, Кость, не обижайся. Я вот тебя о чём спросить хочу…

– Слухаю тэбэ, Грицько.

Гриша улыбнулся тому, как забавно переиначено на украинский манер его имя и спросил:

– А ты что, на счёт моей мамы, серьёзно?

Костя хотел было сказать, что это Гриши покамест не касается, но Анна Владиславовна опередила его:

– Сынок, мы договорились пока не обсуждать это. Прошу тебя…

– Договорились, – недовольно пробурчал сын и совсем уже себе под нос заметил:

– Того и гляди, дождусь: поставят перед фактом.

– Слухай сюды, хлопче, – довольно бесцеремонно включил Гришу в основное русло беседы Кийко. – Твоя задача выйти с циеи воды сухим. Сроку тебе на твоё свиданье пять дней, и ни днём бильше. Гриша кивнул и очень спокойно произнёс:

– Ладно. Добуду алиби. Настоящее алиби. Никакой лажи. У меня двое свидетелей. Таня и один монах. Надо его разыскать. Он служит в часовенке, на кладбище, где похоронен отец. Мама, найди его. Расскажи ему всё про меня и про неё.

Анна Владиславовна, ничего не понимая, таращилась на сына. Уж не бредит ли? Какой монах? При чём тут могила отца? Не перебивала, надеясь, дальнейшие слова что-нибудь прояснят. Не проясняли, а Гриша продолжал ещё более странно:

– Пока я у Тани, поговори с ним. Скажи так: помощи просят двое, кого при нём крестили, он ещё нашим крёстным был, Григорий и Татьяна. Он исповедывал нас. Она про своего погибшего в Кандагаре брата рассказывала. Если не вспомнит, фотокарточку мою покажи. Он должен был меня запомнить. Татьяна Берг и Григорий Кулик, запомнила?.. Тьфу, ты, чёрт! Наоборот, конечно! Её фамилия Кулик.

– Как? Как её фамилия? Кулик? И брат погиб в Кандагаре?! Ой, лышенько моё, ну и дела!

– Ты её знаешь? – воскликнул Гриша.

– Её не бачив, а вот брата… Помню, як убылы його. У нас ще одын хлопець був. Кликуху получил в цэй день – Меченый. Да-а! Дела!

– Ну, то, что мир тесен, неудивительно, – задумчиво проговорил Гриша. – Но отчего ты-то так этому удивился?

– А то, Грицько, що не тильки ци два хлопци памятни мэни. З нашей роты мой кореш переписку с твоей коханочкой вёл. А живе в нашем городе. Гусев его фамилия. Мы, правда, давно не виделись. А теперь и повод знайшовся. Ну, дела-а!

– Переписку?! – выдохнул Гриша и застыл с глазами навыкате. Мысли, едва выстроившиеся в более или менее законченную логическую цепь, снова пришли в полный хаос. Отчего Таня ни слова не сказала ему, что переписывается с кем-то из однополчан своего брата? Впрочем, разве об этом непременно нужно докладывать при первой же встрече? Но ведь этот однополчанин живёт с ним в одном городе, так неужели же нельзя было хотя бы упомянуть о нём? Хотя, кажется, писала, что у них есть общий знакомый… Да, вроде, было. Ещё писала, что многое про него знает. Что ж это, получается какой-то Гусев, по её просьбе, за ним просто-напросто следил?

– Да охолонь ты! – успокоил Костя, вставая с места, отчего сразу стало тесно, – Ничого меж ними нэ було. Просто, когда Кубика… Ну, такая кликуха у того хлопца була, дуже угловатый вин… Так вот, когда его миной убило, зараз Меченого видправылы труну сопровождать. З офицером. А мы в роте Кубика уси поважалы, гарный був хлопець. И мы тогда порешили, що напишем сестре. Щоб поддержаты дивчину. А потом кому лень, кому стрёмно стало. Тильки я да Гусев и написалы. Ну, може, кто и ещё, я не бачив. Она ответила. Я не став бильше писать, а Гусев трохи завився. Он вообще в роте «писатель». Тучу писем писал и получал. Вот и завязалась у них переписка. А що, я чимало знаю, як солдаты с дивчатами переписываются.

– А потом? Сколько лет уже не солдаты!

– Ну, не знаю. Интерес чи шо. И потом, Грицько, дывыся: все мы навсегда солдаты. Скильки б рокив ни мынуло, каждый з нас, як бы це мовыты, наче вийною одержимый. Що, кажешь, ни? Ещё как одержимый! А вжэ у кого с той войны зацепочка осталась – переписка там, писня яка, низащо не отвяжется.

Гриша внимательно посмотрел снизу вверх в Костины глаза, пытаясь прочесть в них недосказанное. Но, похоже, Костя ничего не утаивал. Это великанское прямодушие просто бесило.

– Значит, это тебя с твоим Гусевым я должен благодарить…

– За що?

– За то, что мы с нею встретились вновь. Она все эти годы следила за мной, знала обо мне всё. А я-то, дурак, всегда думал, что бабы болтливее мужиков.