Михаил Журавлев - Одержимые войной. Доля

Монах поясно поклонился Григорию и пошёл прочь, оставив молодого человека в ещё большем смятении. Гриша не успел ничего сказать вдогонку, так и не решившись ни попросить прощения за резкость, ни усугубить её продолжением спора. Он стоял в оцепенении, глядя на удаляющуюся фигуру в чёрном. И смятение духа усилилось в нём много крат, когда подошла Таня. Всецело поглощенный мыслями о странном монахе, глядя в точку, где окончательно скрылся из виду незнакомец, Гриша не заметил, как девушка, которой он назначил долгожданное свидание, появилась рядом, не услышал, как окликнула его и даже не обратил внимания на то, что она остановилась, поглядела в ту сторону, куда был устремлён его взор, и, не увидев там ничего, перевела на него глаза, полные изумления, и так стояла уже с минуту. Наконец, ей надоело, она подошла к нему вплотную, тронула плечо и громко сказала почти прямо в ухо:

– Ну, здравствуй, Григ!

Гриша вздрогнул, растерянно взглянул на Таню и пробормотал скороговоркой:

– Ой… Извини. Я это… задумался.

– О чём?

– Да так… Странная встреча была… Один человек тут… Мы немного поговорили… с три короба… Вот я и ошалел слегка.

– Ну, начнём с того, что ты сам странный. Выбираешь странные места для свиданий. И вообще.

Голос девушки был слегка насмешливым. В нём и скрытое превосходство, и доверие, и нежность, и ирония – всё сразу. Бездонные серые глаза сверкали на морозном солнце искринками инея на ресницах. Гриша вдруг явственно почуял, как земля уплывает из-под ног. Слова монаха о предательстве, этот его последний вопрос «Любишь ли ты?», на который он так завёлся, звенели молотом по наковальне в голове, и с каждым ударом всё отчётливее доходил их леденящий душу смысл. Ведь это – о нём! Он предатель! Именно он прожил пять с половиной лет без любви, прижив не по любви сына! Он предал свой Род, память об отце, взяв себе дурацкий псевдоним! Он предаёт свою любовь к музыке в поисках длинного рубля на бессмысленном поприще! Да как же с этим жить дальше?! Вот перед ним единственные любимые глаза, без света которых, тайно оберегавшего душу от полного разрушения все эти кромешные годы, нет и не может быть никакой жизни! Вот она, носительница дивного Божественного света этих глаз, с родным именем Татьяна, Таня, Танечка, кого он встретил в один из самых ярких моментов своей непутёвой жизни, а потом предал… Забыл… Бросил… Не приехал даже тогда, когда с нею стряслась беда… Разве не об этом только что говорил монах, когда Гриша спросил о предательстве? Это он, Григорий Шмулевич – предатель всего и вся, и нет ему прощения!!!

– Прости меня, – чувствуя, как жгучий ком подкатывает к горлу, и не в силах сдерживать душащих его слёз, просипел Гриша, собираясь уже броситься со всех ног прочь. Куда угодно, хоть под поезд – очертя голову, как Анна Каренина. Стыд сжигал его. Не хотелось ничего. Лишь бы не было этого стыда! Пускай всё кончится разом! Наверное, так чувствовал себя Иуда, сжимая в руке тридцать серебряных монет, идя последним путём к дереву, на суку которого он вскоре погасит этот испепеляющий огонь. Гриша пытался тронуться с места и мысленно повторял последний иудин путь, но ноги не слушались его. Точно прилипли к месту. Руки не слушались его, беспомощно подрагивая в беспорядочном ритме. Глаза не слушались его, полные слёз, неприличных для взрослого мужчины. И сердце… Сердце… Оно колотилось изнутри грудной клетки, словно пробивая себе путь наружу.

Вместо ответа Таня положила обе руки ему на плечи, развернула безвольную голову к себе и, глядя в глаза, не сказала, а пропела:

– Я давно уже тебя простила. Ты мне как брат. Ты родной мой человек. Я всё помню. И я всё знаю. Что бы ты ни сделал, где бы ты ни находился, я всегда буду рядом. Потому что мы – две половинки одного целого. Как те два алюминиевых стаканчика. Помнишь? – и она достала из кармана один, а Гриша, не подымая глаз на девушку, всё еще горя огнём стыда, медленно сунул руку в карман, куда, отправляясь на кладбище, сегодня засунул второй, сам не зная, зачем. Просто взял и прихватил. И вот теперь они, эти два стаканчика из походного сервиза, действительно как две половинки одного целого, встретились, слегка соприкоснулись с тихим стуком на морозном воздухе и застыли, поблёскивая солнечными бликами на матовых корпусах.

– Что это мы с тобой, как неруси, чокаемся пустыми стаканами? Да ещё и на кладбище! Кого поминаем-то? – засмеялась девушка и достала из другого кармана маленькую фляжку. – Давай выпьем, что ли?