Евгений Коковин - Осколок

Вначале казалось, что дот не сможет продержаться и одного дня. Теперь наступали седьмые сутки. Вот что значило упорство! При этой мысли Горяев чувствовал прилив силы и уверенности. И он быстрее работал, внимательнее всматривался в щели, наблюдая за врагом, старался казаться бодрым, спокойным и сильным.

— Видишь? — прошептал сапер Иванов.

Горяев повернул голову, не понимая, о чем говорит сапер. Иванов плотно прижался к щели; казалось, он хочет пролезть через нее.

— Слышишь?

Горяев ничего не видел и не слышал. Темнота и тишина царили за стеной.

— Взрывчатку подвозят, — шепнул Иванов. — Нужно доложить коменданту.

Через минуту комендант и ефрейтор Любов обсуждали положение. Немцы намеревались подорвать укрепление. Нужно было противодействовать.

— Мы с Корниловым выйдем на волю и обезвредим запал! — предложил Иванов.

— Другого выхода нет, — согласился комендант.

— Я пойду с ними! — сказал Горяев.

— Лучше уж мне выйти с «инженерами»! — сказал Любов.

— Разбудите Корнилова, пойдут «инженеры» и Любов, — решил комендант. — Всем бодрствующим приготовиться!

С наганами и гранатами стояли смельчаки, чтобы по приказу проскользнуть в дверь.

Комендант оглядел их и спросил:

— Готовы?

— Готовы!

— Вытащить все из карманов! Вторая группа будет наготове. — Он подал руку каждому из уходящих. — Открывай, осторожно!

Дверь приоткрылась едва-едва, но в мгновение «инженеров» и Любова уже не было в доте. Дверь бесшумно закрылась. Вторую дверь решено было не закрывать.

Наступили томительные минуты ожидания. Если фашистам удастся подтянуть много взрывчатки и зажечь огнепроводные шнуры — взрыв уничтожит маленькую крепость.

Горяев, Сибирко и Калита составили вторую группу. Они должны были поспешить на помощь Любову и «инженерам».

Теперь ясно был слышен легкий шум за стеной. Фашисты находились рядом. Должно быть, они злорадствовали и торжествовали. Смогут ли что-нибудь сделать «инженеры»?

Сколько прошло времени — никто из бодрствующих в доте не знал. Внезапно в дверь ударили. Стук был условный. Возвратились Корнилов и Иванов.

…Группа гитлеровцев подтянула заряды к доту. Впрочем, это досталось им нелегко. Между проволочными заграждениями, по кочкам, в темноте тащили они тяжелый груз, чтобы выполнить свой дьявольский план.

— Я даже пожалел их, — сказал Иванов, — напрасно, думаю, сволочи, стараетесь. Еще посмотрим, кто кого взорвет!

Любов и «инженеры», притаившись, следили за немцами. Когда заряд был уложен, солдаты поспешно исчезли в темноте. Остался один. Он, видимо, должен был поджечь шнур. Действительно, вскоре вспыхнул кончик шнура. Фашист быстро начал пятиться. Потом он повернулся и скрылся.

И в это же время «инженеры» и Любов двинулись вперед. Через две секунды путь огня к страшному грузу был перерезан — шнур под ударом топора разделился.

«Инженеры» вернулись. Но не было Любова.

— Мы думали, что он уже здесь, — сказал Корнилов, оглядывая помещение, словно не веря, что Любов не возвращался.

— Что с ним случилось? — спросил Калита.

Но никто не мог ответить на его вопрос.

— Сейчас немцы вернутся, нужно приготовиться к встрече. А Любов не пропадет…

Комендант не договорил. Было понятно, что он хотел похвалить Любова. В этот момент послышались условные два удара.

На этот раз дверь пришлось открывать широко. Любов был с ношей.

Любов опустил ношу и с глубочайшим облегчением вздохнул. Даже для богатыря-ефрейтора ноша оказалась тяжеловатой: перед бойцами стоял немецкий унтер-офицер.

Немец тоже вздохнул. Видимо, путешествие в объятиях Любова было не из приятных.

Когда «инженеры» скользнули к шнуру, чтобы обезвредить его, Любов бросился за последним уходящим немцем. Тяжелая рука Любова обхватила шею немца. Тот не успел крикнуть, как оказался на руках ефрейтора. Он пробовал бороться, но Любов покрепче прижал его к себе, чем дал понять, что сопротивление повлечет неприятности.

Опустив голову, стоял пленник и, должно быть, еще не мог понять, как все произошло. Десять минут назад он поджег шнур, чтобы взорвать советский дот вместе с его защитниками. А сейчас он сам оказался в этом доте.

— Садитесь, гостем будете! — язвительно сказал Сибирко.

Немец не понял. Он поднял глаза. И вдруг, словно чего-то испугавшись, истошно закричал и бросился к двери. Его удержали. Но он, выкатив обезумевшие глаза, что-то лепетал и рвался вперед.