Антал Погони - Двое из многих

Дочери хозяина принесли им кое-что из одежды. Вместо гимнастерок гости надели длинные домотканые рубахи, вместо военных фуражек — картузы, и уже никто не смог бы опознать в беглецах бывших красноармейцев.

Хозяйка не ошиблась, говоря, что работа для венгров у них найдется. Как раз нужно было окучивать картошку да заготавливать сено на зиму. Иштван и Имре хорошо знали сельскую работу. Правда, в первые дни им приходилось трудно, но постепенно они втянулись в работу. На хороших харчах они быстро окрепли и поправились.

До полуночи косили и стоговали сено. Ночи были еще светлыми, и спать совсем не хотелось. Венгры обычно отсыпались после обеда, когда вовсю жарило солнце и работать было прямо-таки невозможно. Вечером друзья пили горячий чай из самовара, подливая в чашки свежих сливок.

Однажды в полночь, когда все давно уже спали, Иштван вышел во двор и остановился у копны сена. В голову невольно лезли разные мысли. Вспомнился пароход «Чайка», бедняга Лаци Тимар, которого белогвардейцы сбросили в Каму. А там и пошло, и пошло… Воображение унесло Иштвана на родину, в родительский дом. Ему казалось, будто стоит он перед крестьянским домом с соломенной крышей, стены которого побелены известкой, а выложенные белым песчаником окна приветливо смотрят на улицу.

Вот мать пошла за водой во двор к соседям, у которых колодец поглубже и вода вкуснее. На матери, по тогдашней крестьянской моде, надето несколько пышных юбок, которые стоят колоколом. На ней широкий синий фартук, голова повязана красным платком в белый горошек. На террасе в кадках растут два олеандра, по стене вьется плющ, а в маленьких горшках, висящих на стене, синеют ночные фиалки, от запаха которых, если растворить окно, голова кругом пойдет.

А вот и отец, молчаливый сутулый старик, но еще довольно крепкий. Помахивая тяпкой, он что-то пропалывает в огороде. Может, именно в этот момент он вспоминает сына, от которого уже больше года нет никаких известий… Да и из дому письма тоже редко приходят. Пленных разогнали по разным работам, а открытки, которые им присылают из дома, ленивые почтари, чтобы не затруднять себя дальнейшей пересылкой, попросту сжигают, да и только… Денежные переводы не доходят, а посылки просто-напросто крадут. Кто это делает — то ли русские почтовые чиновники, то ли писари из пленных, — невозможно узнать.

Какие только мысли не лезли в голову Иштвану в ту ночь!

Вдруг он почувствовал, как чья-то рука легла на его плечо.

Он оглянулся и увидел перед собой Анну.

— Ты почему не спишь? — удивленно спросил Иштван девушку.

— Не спится что-то. А ты сам почему не спишь?

— Вот стою и думаю.

— О чем?

— О разном. Сейчас вот о родителях думал.

— Домой захотелось?

— Очень.

Анна сняла руку с плеча Иштвана и несколько секунд неподвижно стояла перед ним, опустив глаза. И вдруг резким движением прижалась к его груди.

— Ты что? У тебя разве нет жениха? — удивился он. Анна вздрогнула, будто пробудилась от сна, и, подняв большие голубые глаза на Иштвана, проговорила:

— Есть у меня жених.

— Любишь его?

— Не знаю. Может, и люблю. — Она помолчала немного, а потом тихо, словно для себя одной, продолжала: — Село наше маленькое. Меня мои родители за соседского сына, Петрушкина, просватали. Парень он хороший. Сейчас в солдатах служит. Нужно ждать, пока вернется домой.

— А он об этом знает?

— Знает. Я от него и письма получала… Только он не такой, как ты…

— А какой же?

— Как тебе объяснить… Гриша — парень трудолюбивый, веселый. Любит на гармошке поиграть, попеть, поплясать. Он всегда веселый. Бородка у него есть, маленькая, черная, но я бы ее отрезала. Он очень хороший. Как все наши парни… Подходящий для меня…

Иштван погладил маленькую твердую руку девушки.

— Вот увидишь, ты будешь с ним счастлива.

— Ты так думаешь? — спросила Анна и печально улыбнулась.

— Я в этом уверен… Ты здесь живешь свободно, как птица… Если что, найдется тебе и другой хороший жених, не чета мне… Зачем я тебе? Иностранец… Чужой…

— Ты для меня не чужой. Ты мне с первого раза понравился…

— Может, ты меня, Анна, и полюбить сможешь, а?

Девушка низко опустила голову, лицо ее зарделось.

— Знаю, — чуть слышно прошептала она, — ты оставишь меня, уедешь и никогда больше сюда не вернешься. Дома ты получше найдешь… Правда, я умею ездить верхом на лошади, могу валить лес, колоть дрова, пахать умею, косить, обед готовить, шить, вязать, сбивать масло, делать творог, сыр… Из отцовского ружья могу одним выстрелом уложить оленя, медведя и даже волка. Умею выделывать лисьи шкуры. Того медведя, на шкуре которого сплю, я сама убила… Все это я могу, но зато я не умею складно говорить, не умею танцевать. Не умею красиво одеваться, как у вас в городах… Ваши девушки, наверно, такие нарядные ходят!..