Антал Погони - Двое из многих

— Зато у тебя есть надежда остаться в живых, да еще и отплатить кому следует! — сказал Тамаш.

— Но я не сдамся! — кипятился Дани. — Перед этими негодяями отрицать стану, что грамоту знаю. Пусть считают, что как я родился крестьянским олухом, так и остался им.

— Ты прав, — согласился Мишка Балаж. — Дураков бить не станут.

Пишта Керечен, услышав их разговор, тоже сказал свое слово:

— И еще постарайтесь как следует обрасти щетиной! Чем больше будете походить на бродяг, тем глупее будете выглядеть. Они не переносят людей культурных. А молиться вы еще не разучились?

Все расхохотались.

Лайош Смутни тоже ехал с ними. Ему нечего было бояться, он считался чехословацким подданным, но все-таки и он высказал свое мнение:

— Вот что я вам скажу, ребята. Вы видели в Москве в посольстве безногого солдата? Я не об одноногом говорю, а о другом, которому обе ноги начисто оторвало гранатой. Передвигается он с помощью двух маленьких костылей, переползает с места на место. На улицу выйти не может. Он тоже был красногвардейцем. Белые его так разделали под Екатеринбургом. Он никогда не поедет домой. Что же ему говорить? У нас по крайней мере хоть руки-ноги целы.

— И то правда! — согласился с ним Керечен. — Побои, пытки, голод — все может вынести человек; срок отсидки в тюрьме или в лагере пройдет, а вот бедного Лаци Тимара никто не подымет со дна Камы. Вот мы здесь находимся вместе с моим дружком Имре Тамашем. Разве мы надеялись, что выберемся живыми из этой заварухи?

— Мне только жаль, — грустно вздохнул Дани Риго, — что нам в Москве пришлось сдать партийные билеты. Не будет у нас документов, если дома снова вспыхнет революция.

— Вот о чем ты заботишься! — воскликнул Керечен, — Уж если мы снова возьмем в руки оружие, кое-кому не поздоровится, хоть мы и без документов.

— Послушайте, — сказал Мишка Хорват, — у меня ничего не осталось на память о Красной Армии, только ремень да деревянная ложка. Надо хоть их сохранить.

Билек со своей Кипритией устроились чуть подальше от них. Сундук пришлось сдать в багаж, не пролез он в дверь вагона. Жена всю дорогу ворчала, сердилась на мужа, не разговаривала с ним. Она едва успела вытащить из сундука мешок с продуктами и чайник. Кипрития, как хорошая хозяйка, и в Москве успела напечь пирожков с капустой. Бедному Билеку казалось, что сок жаренной в постном масле капусты течет у него, как пот, из всех пор. К счастью, на всех вокзалах был кипяток, и им не пришлось испытывать недостатка в чае.

В Петрограде пришлось ждать три дня, и они хотели использовать это время как можно лучше. Ночевали они в пустой квартире, могли свободно ходить по городу. Пустых квартир в Петрограде было тогда много. Война и революция опустошили город. Многие аристократы и буржуи бежали за границу. Петроград выглядел, как тяжелобольной, который уже перенес кризис, но еще очень слаб.

Старинные дворцы, стройные мосты над Невой, богатства Эрмитажа очаровали солдат. Керечен с Имре Тамашем ходили по городу, вечерами отправлялись погулять по Невскому проспекту.

По широким тротуарам проспекта текли толпы: солдаты и матросы, гражданские моряки с иностранных пароходов. На улице звучала немецкая, французская, английская речь. Из подвальчиков доносились звуки балалайки и гармошки. Рекой лились пиво и водка. Кошельки дельцов распухали от иностранной валюты, деньги доставались легко. Здесь собирались подонки, оставшиеся в стране и приехавшие из-за границы, процветала спекуляция. А рабочие фабрик и заводов, борясь с нуждой, голодные, оборванные, строили будущее, завтрашний день страны.

— Слушай, Пишта, — толкнул Керечена в бок Имре Тамаш, — не зайти ли нам в такой подвальчик?

— А деньги есть? — спросил Керечен.

— Есть. В Москве я продал сапоги, одеяло и солдатские башмаки. Идем!

Они остановились у входа в ресторанчик, откуда доносилась музыка. Оркестр играл вальс. Слышалось пение: хриплый хмельной бас пел грустную песню о гибели Святой Руси.

Имре Тамаш не понял слов песни, Керечен перевел, и Имре сердито заворчал:

— Пошли отсюда! Ну их к чертовой матери! О чем думает милиция? Забрать бы всю эту банду да отправить в тайгу рубить лес… Роскошествуют тут, пьянствуют… Оплакивают старый мир. Плачьте! Мы тоже многое сделали, чтобы он никогда не вернулся.

Иштван Керечен схватил за руку Имре Тамаша и кивнул на парочку, которая показалась в полосе света из дверей ресторана.

— Посмотри на них! — прошептал он и сделал Имре знак молчать.