Александр Архипов - Гамарджоба, панове!

Красиво по телевизору и в кино у Тарантино и Спилберга! А тут идёшь, нагруженный, как пакистанский ишак, спотыкаешься всеми копытами в этой кромешной тьме. Ориентир — тяжёлое дыхание впереди идущего Кирпича, прущего на плече станину АГСа. И у самого за спиной рюкзак с неправильно уложенными запасными магазинами, страшно давящими на рёбра. Мои старые, сорокапятилетние, твою мать, рёбра. И этот ещё проводник долбаный с больным зубом! Забыл, видишь ли, анальгин на блокпосту, поэтому идём без остановок, потому что он сейчас кончит от боли. Падла! Думаю, так мыслят все десять человек, пробирающиеся по каменистым оврагам, чудом не заваливаясь в глубокие воронки и перелезая через неизвестно что огораживающие заборы. Кроме нашей группы шла ещё одна компания неизвестных нам военных личностей. Одеты они были, как все, и оружие у них было невыдающееся, но что-то от нас их всё же отличало. Чуть позже я понял. Мы были гражданскими мужиками, переодетыми в военную форму. А они её носили, как свою кожу.

— Стоять… пароль, — икнув, произнёс нетрезвый, но жутко грозный голос откуда-то из-под ног.

— Шахта! — крикнул наш проводник куда-то в траву, — всё бухаешь, Киря?

— Нэ твого ума, проходь швыдче, — отозвалась тёмная кочка в высокой траве.

Отойдя метров сто от дозора, проводник обернулся и сказал:

— Неделю назад у Кири брата младшего «укропы» убили, вот он и бухает. И где только самогон берёт? — завистливо пробормотал боец.

Ещё метров через двести тонким размытым лучом в нашу сторону моргнул фонарик. Пришли. По деревянным ступеням спустились в полнопрофильный окоп и молча пошли за новым сопровождающим, вернее за лучом его фонаря. Придерживая висящий вместо двери кусок брезента, вошли внутрь довольно просторного помещения. Что-то щёлкнуло и вместе с отдалённым звуком заработавшего генератора, включилось освещение. Перед нами стоял среднего роста полной комплекции мужчина лет пятидесяти, ширины плеч необычайной. Одет он был в застиранную солдатскую гимнастёрку времён Второй мировой войны, линялую пилотку с красной звёздочкой и синие милицейские брюки галифе с розовыми лампасами, заправленные в берцы. Смотрелось очень смешно. Пуля попробовал хохотнуть, но тут же получил под ребро от Кирпича и спрятался за его гигантской спиной, насупившись. Нереально длинные для военного волосы на голове «красноармейца», завязанные в хвост и пышные «будёновские» усы, довершали краткое описание этого оригинала.

— Виригин Иван, можно «Вира», что на языке такелажников означает — «вверх», — неожиданно громко и чётко произнося каждое слово, начал представление мужчина, — являюсь командиром этого узла обороны. Блокпоста, так сказать. Предлагаю располагаться. К сожалению, ужин — сухпайком. Остальное всё завтра. Честь имею.

А уже завтра мы от «местных» узнали, кто такой был Иван Виригин. Вира был цирковым и работал до войны в областном цирке администратором, откуда и внешность такая незаурядная и одежда из одного патриотичного циркового номера. Иван в отпуске помогал матушке огород сажать и сад опрыскивать от всякой заразы, когда в село вошёл нацбатальон. И Ване, бывшему силовому жонглёру, так не понравилось поведение радикально настроенных самоуверенных мародёров, что он немного вышел из себя. Для начала он вычислил, кто у них старший и решил взять его в плен. Но плена, к сожалению, не получилось. Пришлось закопать под вишней, пока «старэнька маты нэ почула». Этой же ночью спеленал троих нациков, искавших своего пропавшего без вести командира, слегка что-то им поломав и отобрав оружие. Потом реквизировал военный джип, загрузил всё это «добро» и поехал в Донецк записываться в ополчение. Мама сказала, что курчат и козочек она «ни в жисть» не бросит. Поэтому перекрестив Ваню и радикалов-хулиганов, отправила их с Богом.

Слух о том, что на блокпост, как обычный рядовой боец, прибыл известный русский писатель, написавший кучу книжек и ещё большую кучу сценариев к отечественным фильмам, распространился ещё до завтрака. Со мной уважительно и как-то напряжённо здоровались, мягко пожимали руку, знакомясь, и даже прекращали материться, как при учительнице начальных классов. Увидев счастливую рожу Пули, я понял, кто здесь является моим творческим агентом. Все посветлели лицами и тепло посмотрели в мою сторону только тогда, года тот же самый Пуля пролил горячий чай вместо кружки мне на руку. Мной брошенное короткое, но ёмкое и всем славянам знакомое слово, как бы сблизило и объединило «великого прозаика» и «рядового читателя».