Иван Сотников - Дунай в огне. Прага зовет [Роман]

— Исус Мария! — схватился за голову Йозеф Вайда, — а мы тут ждали их в столицу, русским, думаем, далеко — где успеть, эти ж рядом. Вот бы нагрянули. Да мы б тогда — новое восстание!

— Война есть война… — смущенно и раздосадованно пробормотал Уилби, проклиная в душе и свой заход к русским, и эту молодую чешку-изобличительницу с ее острым, как бритва, языком. — То высокая политика, и не нам судить о ней.

— О нет! То низкая политика! — наступала Власта. — То же и фашисты делали…

Березин перевел дословно.

— Это оскорбительно, наконец, — рассердился Уилби, вставая.

— Да, оскорбительно, — икая залопотал Френк Монти и, выпив еще рюмку виски, двинулся к окну вслед за Уилби.

— Когда восставшая Прага, истекая кровью, звала на помощь, — продолжала Власта, — наш национальный комитет в Пльзне немедленно организовал отряд добровольцев. Но пришел приказ американских властей — отряд распустить и помощь Праге запретить. Лишь тайно некоторым из добровольцев удалось вырваться в Прагу. Это честно, скажите, честно? — все наступала девушка на сэра Криса.

Мартин Ривер лишь посмеивался, радуясь, как достается этому жмоту Уилби.

— А зачем вы разбомбили пражские заводы перед вступлением сюда русских? — вдруг начал допрос Йозеф Вайда. — Почему их не трогали раньше, когда они на немцев работали?

— Я отвечу, — подбежала Власта, — не только пражские, а и пльзенские, и многие другие заводы были разбомблены тогда, когда они уже были не нужны немцам. Вот шкодовские заводы работали на немцев — вы их не трогали. А немцам уходить — вы бац три налета, последний раз в полтысячи самолетов, и что ж… разгрохали их, да еще семь тысяч домов разбили. А ведь русские уж Берлин тогда окружили. Чего бы, кажется, бомбить! То же и в Мосте было. Что это? Военные бомбардировки?

— Это не военные, а политические бомбардировки, — с возмущением воскликнул Жаров.

Затем обернувшись к Березину, Власта стала приводить и другие факты. Тогда еще мало кому известные за пределами районов, оккупированных американцами. В районе Аша и Эмпониц они уничтожили множество машин, массу белья и пищевых продуктов. На Борском аэродроме они облили бензином и подожгли склады текстильных товаров, вывезенных из Пльзня. На окраине города были вырыты глубокие ямы, куда свозились пищевые продукты, мебель, радиоприемники, а затем сжигались. В Хебе своими танками они давили свезенные туда автомашины.

— Да это настоящая террористическая система, какая-то новая разбойничья оккупация! — не сдержался Вилем.

— А чего вы хотите от них, — с презрением сказал Жаров, — их же дельцы всю войну дружески работали совместно с гитлеровцами на румынских и венгерских нефтепромыслах. Мы же сами видели. Потому они и не бомбили их, пока там хозяйничали немцы. Потому, видать, не бомбили и химический завод в Мосте, где немцы получали из угля тысячи тонн бензина для своих танков. А — конец войне, — янки и расхохонили завод, чтобы чехословаки покупали бензин в Америке. Что им оттого, что в одном Мосте убили и ранили тысячи мирных жителей. На днях в одном из наших военных госпиталей я видел чешских женщин и детей, искалеченных американскими бомбами. Да разве эти люди простят американцам их преступления? Никогда! Зачем эти бомбардировки? Да чтоб ослабить рождающийся народный режим, обессилить его, чтоб легче навязать свои планы закабаления. Все это подло, сэры и мистеры, и раз вы оправдываете это — мы не хотим оставаться с вами. Да, не хотим!

— Вы что же, — гоните нас? — опешил Уилби, и лицо его на мгновение вспыхнуло и тут же побледнело. — Это оскорбительно просто.

— Да, да, да… — подступал к нему Вилем Гайный, — не хотим.

Френк Монти закашлялся.

Англосаксы заспешили к двери, но Мартин задержался:

— Я не с ними, — кивнул он в сторону ушедших. — У них вместо души карман: с долларом — они нахальны, без доллара — злы, как сто дьяволов! А свобода — им нож под сердце. Им одну свободу подай — наживаться да грабить без запрета. А вы, вы славные ребята, черт бы вас побрал! Если любите простых американцев, тех, что митинговали в дни войны, требуя открытия второго фронта, выпьем за них: они все ваши друзья, их хорошо понимал Рузвельт.

Все выпили и дружески распрощались с Мартином.

— О'кэй! — приветственно помахал он рукой уже у порога.

— Этот, видать, бравый и честный парень, а те, те — черные гости! — встал из-за стола Березин.

— Освободители тоже! — возмущалась Власта, еще покусывая губы.