Валерий Горбунов - Герои среди нас (Сборник статей)

Так вот, летом 1934 года на Дальний Восток приезжала сборная Москвы, и мне могла выпасть великая честь - сыграть против Чинилина. Но я был в пионерском лагере и, к своей обиде, даже не видел знаменитых москвичей. Но кто-то из ребят побывал на игре и потом, захлебываясь от восторга, клялся честным пионерским, что капитан московской команды Чинилин, которого все почему-то зовут не иначе, как Козел, принимая мяч, делает сначала кульбит, а иногда и сальто!

А что, я верил… И когда четыре года спустя переехал в Москву, то в первый же свободный день помчался в Центральный парк культуры и отдыха, где, слышал, играли лучшие волейболисты страны. И - о, счастье! - сразу же увидел Чинилина (я тогда еще не знал, что он играет в парке каждый божий день).

Увидел и в первую минуту разочаровался: в защите ни кульбитов, ни сальто он, оказывается, не делал, а в игре у сетки никакого сравнения с Худяковым не выдерживал. Но прошло с полчаса, и я уже как завороженный следил за каждым движением Чинилина, понимая, что передо мной - великий артист.

Абсолютно разносторонних спортсменов не бывает, не может быть, природа всегда где-то чуть прибавит, чуть убавит. А вот Чинилин, хотите верьте, хотите нет, абсолютно все делал одинаково прекрасно.

Недавно я спросил его, любил ли он в игре что-нибудь одно больше, чем другое?

Я боялся, что он вдруг признается, скажем, в пристрастии к атакующим приемам - такое пристрастие разрушило бы мое представление о Чинилине как о спортсмене, об уникальном универсале. Он бросил на меня сердитый взгляд и сказал:

- Я все любил одинаково! Все!

Невозможно, конечно, рассказать, как играл Чинилин. Его надо было видеть. Представьте себе худощавого, тонкого, невысокого для волейболиста человека (рост 174 сантиметра), прыгучего, как цирковой акробат, резкого, порывистого и в то же время изящного, безукоризненно техничного и естественного в каждом своем движении. Добавьте к этому пронзительный, диковатый взгляд, которым он, играя, то и дело обшаривал площадку - свою и противников, добавьте саркастическую усмешку, которая в моменты редких неудач вдруг кривила его губы, добавьте безжалостность к себе во время падений, бросков за мячом и добавьте в довершение ко всему хитрость и коварство в нападении, когда, взлетев над сеткой, он бил неожиданным способом, почти всегда застигая врасплох противников.

Пишу и чувствую: не хватает реальности, какой-то полубог получается. А что я могу сделать - он и был в волейболе полубогом.

Но разве, спросите вы, не было мастеров, которые какой-то отдельный прием выполняли лучше, чем Чинилин? Нет, отвечу, не было. То есть Алексей Якушев или Константин Рева нападали, конечно, мощнее, но Чинилин - результативнее.

Он словно не бил, а жалил и всегда вонзал жало в самое уязвимое место: то обманет блокирующего мягким прикосновением пальцев, то замахнется правой, а пробьет левой, а то и вовсе прыгнет спиной к сетке и совсем уж неожиданно ударит через себя. Техника его была настолько совершенна, настолько естественна, что, казалось, и техники-то никакой нет: он играл, как дышал, а известна ли вам техника дыхания?

Был, правда, один игрок, тоже замечательный - Владимир Щагин, - который, как думают, в одном превзошел все же Чинилина. Есть у волейболистов такое особенное чувство - чувство игры. У Чинилина это чувство было таким острым, как осязание у слепого. Но и Щагин - не похожий на Чинилина, потому что на Чинилина нельзя быть похожим, однако тоже игрок редкой универсальности - был щедро наделен этим чувством. Может быть, оттого, что, будучи на четыре года моложе Чинилина, лепил себя по образу и подобию этого полубога, который и потом для мудрого, все испытавшего Щагина продолжал оставаться эталоном волейбольного искусства.

Так вот, думают, повторяю, что у Щагина понимание игры было непревзойденным. Сейчас, конечно, этот разговор несколько схоластичен и все же не верю, что Чинилин кому-то в чем-то уступал, не хочу верить.

Тут было другое. Играть плохо рядом с Чинилиным было нестерпимо стыдно, просто невозможно. И не только потому, что он был непревзойденный артист. В трудные моменты он играл за двоих, за троих, за четверых: стоя на задней линии, он кидался рыбкой на мяч, посылал его к сетке, а потом бежал туда (тогда это разрешалось) и приканчивал его. Словом, как принято говорить, он брал игру на себя, и сам завершал большинство комбинаций.

Будучи первой скрипкой в завершении комбинаций, он, конечно, в эти моменты откладывал в сторону дирижерскую палочку…