"Не возьмут - уеду сам!" - со злостью подумал он.
На стадионе Николай сразу попал в толпу знакомых. Почти все - московские мастера спорта. Сразу на сердце стало теплее. Пришла уверенность. Все будет в порядке.
А через несколько часов абсолютный чемпион страны по боксу Николай Королев надел гимнастерку с синими петлицами.
Утром над лагерем пел горнист. Голос трубы, требовательный и резкий, врывался в палатки, выбрасывал бойцов из постелей.
Спортивный лагерь на станции "Строитель" превратился в воинский учебный пункт.
Физзарядка, пробежка, завтрак.
И снова труба. Пора на занятия.
Строевая, политинформация, матчасть оружия.
А мимо станции идут эшелоны. "На запад, на запад", - стучат колеса. Из открытых дверей выплескивается на перрон песня.
Идут, идут эшелоны. Теплушки, командирские вагоны, платформы с техникой. На западе тяжело дышит фронт. На западе идут бои. На восток везут раненых.
А здесь! Эх, да что говорить…
- Рядовой Королев!
- Я!
- Перечислите основные части пулемета "максим".
- Слушаюсь!
А лицо у сержанта-инструктора совсем другое, чем вчера. Глаза грустные. В перерыве он подходит к бойцам.
- Слыхали, товарищи? Киев оставили… У меня там мать и братишка. И третий рапорт командир бригады мне вернул. Не пускает на фронт.
- Раз! Раз! Раз, два, три!
- Раз! Раз! Раз, два, три!
Старшина молодой, туго в талии перехвачен ремнем. Гимнастерка на нем как влитая, сапоги хромовые блестят, глядеть больно. Лучший строевик. Зверь, а не старшина.
- Рота, ногу!
"А вчера ночью немецкие самолеты бомбили Москву. И сводки все мрачнее и мрачнее".
- Рота! Стой! И - не шевелись! Плохо! Нет настоящего шага!
Идет вдоль строя старшина. Щеголеватый, ладный, словно картинка из Строевого Устава.
- Повторим!
"Далась ему эта маршировка. Эх, на фронт бы…"
- На-пра-во! Шагом - ма-арш!
А потом на целый день тактика. Ползут бойцы по-пластунски.
- Рота, в атаку! Вперед!
Привычно винтовку на руку.
- Ура-а-а!
Теперь гранату, теперь на спуск раз, другой, теперь штыком, прикладом.
- Рота-а-а! Стой! Перекур.
Валяются на земле исколотые штыками чучела. Валяются неразорвавшиеся деревянные гранаты. Сегодня здесь они опять победили. А там?
- Товарищ полковник, разрешите обратиться?
- Слушаю вас, боец Королев.
- Прошу отправить меня на фронт.
- На фронт, - командир бригады встает, поскрипывая ремнями, - на фронт? На фронт поедем только после приказа командования. Ясно? Идите.
В прицеле автомата прыгает силуэт в рогатой каске. Он режется по пояс. Николай тихо подводит мушку. "Ну подожди, подожди". Плавно давит на спусковой крючок.
Та-та-та-та!
Брызжет ствол огнем и ненавистью, срезанный надульным тормозом.
- Прекратить огонь! Осмотреть мишени!
- Молодец, Королев, - улыбается ротный, - пять пробоин. Ночами поднимают. Тревога. Повзводно бесшумно и быстро бойцы усаживаются в машины. Где-то впереди Москва. Спортсмены едут на патрулирование.
Темные пустые улицы. В них шаги особенно гулки.
Из-за поворота человек навстречу.
Метнулся луч фонаря.
- Стой! Документы!
- Можете идти.
И опять улицы. Гулкие и пустые.
А сводки с каждым днем тревожнее, враг все ближе и ближе к Москве.
В это утро они стреляли из ручного пулемета. На стрельбище кисло пахло порохом. Сизоватый дымок курился над стволами "дягтярей". Николай только что отстрелялся и уходил с огневой. Вдруг кто-то хлопнул его по спине.
- Димка! - обернулся Королев.
Рядом, широко улыбаясь, стоял его ученик боксер Дима Староверов.
- Здорово, Коля! Как жив, старик?
- Паршиво.
- Вот тебе раз. Почему?
- На фронт не пускают.
- Знаешь что, - Староверов оглянулся и перешел на шепот. - Я тут о тебе говорил кое с кем. Понял?
- Нет пока.
- Потом поймешь. Жди.
- Чего?
- Увидишь.
Дима таинственно подмигнул и побежал догонять группу автоматчиков.
"Увидишь, узнаешь. Черт его знает, Димку. А может быть, не треплется? А вдруг?"
Но что делать-то?.. Хочешь не хочешь - надо ждать.
Прошло еще несколько дней. Наступила осень. Она особенно остро чувствовалась в палаточном городке. Ночами ветер безжалостно тряс ветви деревьев. А утром дневальным приходилось разметать желтые листья на линейке. Днем, в перерыве между занятиями, Николай уходил в соседний лес и долго гулял. Прозрачная тишина, запах прелых листьев на какое-то время успокаивали, позволяли хоть на несколько минут забыться.
Шли дни, а от Староверова ни слуху, ни духу. Николай начал уже забывать их разговор, в сердцах окрестив товарища трепачом.
Читать дальше