Хорошо помню день, когда и наша разведывательная эскадрилья особенно почувствовала всю остроту нависшей над Москвой угрозы. Ее личный состав был разбит на небольшие группы из 3–4 человек, которым в случае прорыва немецких войск в район Монино приказывалось самостоятельно отходить на восток. Время было настолько тревожное, что мы спали урывками, не раздеваясь. И все-таки о возможной сдаче врагу Москвы старались не думать. Боевая работа на аэродроме не замирала ни днем, ни ночью. Экипажи готовы были вылететь на разведку в любую более-менее подходящую для этого погоду. Авиаторы эскадрильи делали все от них зависящее для того, чтобы Ставка Верховного Главного Командования непрерывно имела свежие сведения о противнике у стен столицы.
Тогда же эскадрилья неожиданно пополнилась еще одним «петляковым» и новым экипажем. Путь к нам летчика старшего лейтенанта Ивана Суворова был настолько необычен, что о нем хочется рассказать особо.
Еще в первые дни войны из состава Высшей штурманской школы в Рязани был образован 1-й дальнеразведывательный авиационный полк, в котором пилот Суворов летал на бомбардировщике ДБ-3Ф. В период летних оборонительных боев и непрерывного отступления наших войск полк активно вел воздушную разведку. Редкий вылет на боевое задание обходился без потерь, и вскоре в полку осталось всего семь самолетов.
В то время на тыловые аэродромы нередко садились самолеты, экипажи которых по разным причинам уже не имели возможности вернуться в свои авиационные части. Обычно их называли «приблудными». Один такой самолет оказался и на аэродроме дальнеразведывательного полка. Это был «Петляков-2». Старший лейтенант Суворов сразу же заинтересовался новым бомбардировщиком, о существовании которого в нашей авиации он даже не слышал. Постепенно сдружился с пилотом К. Степановым, и тот охотно стал знакомить с тактико-техническими данными бомбардировщика, не скрывая все его недостатки. Особенно подчеркивал, что этот самолет очень строг к тому, кто сел за его штурвал, — не прощает малейших ошибок в пилотировании.
За короткое время Суворов изучил самолет, ему даже разрешили прогревать моторы. А в начале декабря Степанова вызвали в Москву, и он уехал туда на поезде. Между тем фронт на Московском направлении приблизился к аэродрому, на котором базировался полк. Тогда и поступил приказ перебазироваться. Поскольку Пе-2 не мог использоваться как дальний бомбардировщик, его решили передать нашей эскадрилье в Монино. Но встал вопрос о пилоте, который смог бы перегнать Пе-2. Ведь никто из летчиков полка никогда не поднимался на нем в воздух.
В конце концов командир полка приказал перегнать Пе-2 Суворову. Позже тот первый свой взлет на пикирующем бомбардировщике Суворов вспоминал со смехом. А дело было так. На старт вместе с командиром полка пришли комиссар и представитель особого отдела. Когда Суворов запустил моторы, он решил опробовать поведение машины на рулежке. Дал газ, и «петляков» вдруг понесся прямо на начальство. Оно бросилось врассыпную.
Несколько раз подводил Суворов самолет к месту старта, разгонял его и гасил скорость, возвращался назад. Командиру полка это, видимо, надоело, и он сам взял в руки стартовый флажок, отчаянным жестом показал, что пора, дескать, взлетать. Но все повторилось. Суворов разогнал машину, а где-то на середине взлетной полосы сбросил газ, развернулся и подрулил к командиру полка. Выключив моторы, он вылез из самолета.
Командир от злости буквально потерял дар речи. Комиссар был более терпеливым, но и он не выдержал, сердито прокричал:
— Ну что ты носишься туда-сюда как сумасшедший? Раз приказали — дуй в поднебесье! Тоже мне герой!
— Герой не герой, а в такой вот обувке да в мороз далеко не улетишь, — ответил Суворов и показал на унты, у которых из огромных дыр на пятках проглядывали белесые портянки.
И всем стало ясно, что эти пробежки по взлетной полосе были не чем иным, как хитростью пилота. Комиссар, тяжело вздохнув, снял свои унты, протянул их Суворову и сказал:
— На, вымогатель! И чтобы через пять минут на аэродроме и духу твоего не было!
Когда «петляков» взлетел и скрылся за горизонтом, комиссар, улыбнувшись, показал командиру ноги в дырявых унтах:
— Летать в них нельзя. Это точно! Но и ходить, пожалуй, тоже. Так что выручай комиссара…
Суворов потом вспоминал, что первое впечатление от полета на пикирующем бомбардировщике было такое, как если бы он вдруг оседлал быстро несущееся бревно. Постепенно успокоившись, он осмотрел кабину. Внимание привлек красный огонек на приборной доске. Оказалось, что не убраны шасси. Сделал вроде все необходимое для этого, они так и не убрались. Суворов понимал, что выпущенные шасси обязательно удлинят время в пути, а горючее при заправке самолета было отпущено строго по предварительным расчетам. И когда стрелка бензиномера приблизилась к нулю, он не на шутку испугался.
Читать дальше