Валентин Булгаков - На линии огня - Фронтовых дорог не выбирают. Воздушные разведчики. «Это было недавно, это было давно».Годы войны

Радостно было свидание с семьей. По просьбе Крэча я разыскал на воле его родного брата и передал ему ряд поручений Йиндржиха. Обещал я и Франтишеку Мусилэку навестить его семью, но прежде, чем я успел это сделать, я встретился с пани Мусилэк при особых обстоятельствах. Дня через два-три по выходе из тюрьмы выяснилась необходимость посетить в определенный день контору тюрьмы и получить чемодан с моим грязным бельем, не взятый еще обратно женой. Как это мне было ни неприятно, отправился. И вот в большой очереди женщин, также явившихся за чемоданами с бельем своих заключенных близких, я — по выкрику: «Musilkokova!» — узнал жену Франтишека. Отозвавши ее в сторону и назвав себя, я сообщил ей, что почти три месяца просидел в одной камере с ее мужем, и рассказал о последнем все, что только мог, особенно напирая на его любовь к семье и на признательность за все присылавшееся ему (в том числе и за семейную фотографию). Пани Мусилэк, оказавшаяся на редкость симпатичной и милой женщиной, растрогана была почти до слез неожиданными вестями о муже. Мне было так ясно, что супруги Мусилэк и их дети жили в счастливом и дружеском крепком семейном кругу, который теперь разбит был едва ли не навсегда!

Когда русские и чешские знакомые спрашивали, как я перенес тюрьму и каково в ней было, я всегда искренне отвечал, что перенес благополучно, но что тюремный режим был исключительно тяжел. Не помню, кто именно предупредил меня однажды, что напрасно я распространяюсь о тяжести тюремного режима: «Как бы, дескать, вам не угодить «на Панкрац» вторично?» Другие повторяли предупреждение, что раз гестапо со мной познакомилось, оно уже не расстанется со мной окончательно. В это и верилось и не верилось.

«Ведь существуют же еще и честь, и благоразумие на земле!» — хотелось возразить таким советчикам и скептикам.

Но… те исходили из примеров, которые называли. И после я убедился, что снова ошибся в своих расчетах на справедливость и благодушие врага.

Сравнивая немецкую тюрьму с русской политической тюрьмой, как я ее узнал в 1914–1915 годах в Туле, я должен констатировать факт, что кое-что из жестоких тюремных обычаев было и там и тут общее: например, лишение политических заключенных возможности работать, скудная пища. Но очень, очень многих свойственных немецкой тюрьме обострений тюремного режима в Туле не было и в помине. Так, в русской тюрьме разрешались: переписка и свидания с родными, чтение книг, получение съестных припасов с воли и покупка их в тюремной лавке, нормальное мытье в бане, посещение тюремной церкви — если не для молитвы, то хоть для развлечения, отсутствие принудительной гимнастики, ежедневная возможность заявлять о своих нуждах на вечерней «поверке» и т. д. Главное же, не было того духа убийственного формализма и озлобленности и той грубости, которые отличали всех поголовно тюремщиков-гестаповцев. В старой русской тюрьме, как это ни странно теперь сказать, царило, в общем, гораздо более спокойное и добродушное отношение к заключенным. Мне возразят, что в Праге я содержался в тюрьме во время войны Германии с СССР. Но и в Туле я сидел в тюрьме во время войны России с Германией, причем и тогда Германия была нападающей стороной, а мы, заключенные, обвинялись в открытом выступлении против войны. В Праге же я содержался в тюрьме гестапо без всякой вины, разве что отчасти из-за моей репутации антимилитариста…

Мы были в Праге представителями враждебной страны? Не все. Множество содержащихся в тюрьме чехов считалось гражданами германского протектората «Богемия и Моравия», не воевавшего против Германии. С другой стороны, в Тульской тюрьме содержались в 1914–1918 годах не только русские, но также плененные немцы и австрийцы, по отношению к которым применялся тот же обычный режим.

Нет, надо признать, что русский характер — мягче и что даже дореволюционная, «некультурная» Россия Николая II шла, таким образом, в отношении общего порядка в политической тюрьме впереди по сравнению с «высококультурной» Германией эпохи Адольфа Гитлера.

— Устройство лагеря. — Экипажи шести захваченных в немецких гаванях советских пароходов торгового флота. — Особое отношение к евреям. — Недостаточное питание. — Пожиратели кошек и улиток. — Распространение туберкулеза среди заключенных. — Как поставлено было дело медицинской помощи. — Общий гроб для умиравших. — Одежда. — Ночная беготня «скелетов» по коридорам замка. — Импровизированные концерты. — Оперный певец Я. Е. Яров. — Немецкие караульные. — Офицеры и солдаты. — Выход на работу в лесу. — Торжественное празднование заключенными годовщины Великой Октябрьской революции. — Прибытие в лагерь и заключение в отдельном корпусе до полутора сот советских военнопленных офицеров. — Тайные сношения между корпусами интернированных и военнопленных. — Трагическая попытка бегства из лагеря Героя Советского Союза полковника авиации Власова. — Подвиг матросов Леонова и Маракасова. — Похититель двух револьверов. — Раввин профессор Вейнберг. — Поэт и переводчик Л. М. Рейсфельд и его смерть. — Налеты англо-американской авиации. — Новый комендант лагеря барон фон Гоувальд. — Угроза заключенным «смертельной казнью». — Внутрилагерный террор. — Ослабление военных усилий немцев с начала 1945 г. — Постепенная подготовка к ликвидации лагеря.