История знает немало примеров незаслуженного возвеличивания личностей, вещей и даже исторических событий. К сожалению, время не всегда ставит все на свои места. Так произошло и со знаменитым парабеллумом. В последние десятилетия ХХ века широко известный коллекционер оружия Б.Р. Хьюз отзывался о люгере, так часто называют парабеллум, нелестно и писал так: «Несколько затруднительно объяснить, каким образом это оружие завоевало любовь такого большого числа стрелков. Очень маловероятно, чтобы любое другое ручное оружие, когда-либо выбранное любой западной нацией, было настолько же хрупко, ненадежно и чувствительно к пыли и грязи, как люгер. Кроме того, для любого, кто знает оружие, парабеллум является чрезвычайно легким у дульного среза, а характер спуска в ряду люгеров колеблется от посредственного до ужасного, и получение приличного спуска, по существу, невозможно. Я также никогда не слышал, чтобы кого-нибудь приводило в восторг прицельное приспособление на люгере».
В печати неоднократно критиковали открытая ствольная коробка парабеллума в момент перезаряжания, невозможность снятия с боевого взвода ударника при наличии в патроннике патрона, затруднения при досылке первого патрона, перекрытие линии прицеливания запирающими рычагами и неудобное взведение. Кроме того, упомянутый выше Б.Р. Хьюз заметил: «Пожалуй, самым обескураживающим фактором при стрельбе из люгера является его ненадежность. По моему личному опыту, он редко позволяет расстрелять три обоймы (24 патрона) подряд без задержек».
К слову сказать, лейтенант Титоренко, даже став подполковником и дожив до настоящего времени, так и не был знаком с откровениями Б.Р. Хьюза в зарубежной печати. Он был практиком, и его нисколько не занимали мнения специалистов из современных оружейных журналов о «целеустремленной изящно-хищной форме этого пистолета, резко отличающейся от других», и то, что этот пистолет «…обладает неким мистическим магнетизмом, способным притягивать и гипнотизировать еще не одно поколение мужчин». Титоренко был чернорабочим войны и рассматривал боевое оружие как необходимый инструмент своей деятельности, а не как красивую вещь, обладающую «мистическим магнетизмом»…
Примостившись на трухлявом пне, лейтенант разулся и перемотал портянки. Васин, посматривая на разбитые сапоги командира, поинтересовался:
– Вы какой размер обуви носите, товарищ командир?
– А в чем дело, сержант? – в свою очередь спросил лейтенант.
– Да я вам сапоги раздобыл, – ответил Васин, – хорошие. Почти не ношенные.
– Немецкие?
– Известное дело, не нашенские, где сейчас другие возьмешь.
– Ну, если раздобыл, давай посмотрим, – сказал Титоренко, – я не привередливый насчет таких вещей. Как-никак, пехота – это, в первую очередь, ноги.
Не ожидавший такого скорого решения вопроса, Васин растерялся.
– Тут такое дело, товарищ лейтенант, – заливаясь краской, пробормотал он, – сапоги на хуторе. Можно сказать, на ответственном хранении. Вот вернемся, тогда и заберете.
– Если вернемся… – усмехнулся лейтенант. – Ну ладно. А то я вижу, сержант Васин сапоги с немецкого разведчика снял и молчком в дом лесника несет. Неужто, думаю, барахолит?
– За нами такого греха не водится, товарищ командир. Мы не немцы… – Васин, похоже, обиделся.
– Не принимай мои слова близко к сердцу, сержант, – произнес Титоренко. – Я тебя уже почти сутки знаю, на войне это много. Вот мои однокашники, взводные, с кем на фронте в одну роту попал, все как один в первом бою полегли. Даже обувь сносить не успели. А за сапоги спасибо. Вернемся – переобуюсь.
Титоренко невольно ужаснулся, насколько, в большинстве своем, быстротечна жизнь взводного командира. Одна-две атаки – и взводами уже командуют сержанты. Отгоняя мрачные мысли, он подумал, что ему-то жаловаться на свою военную судьбу грешно, пока из всех переделок его малочисленная группа выходила удачно. Немцев и немецкой техники они уничтожили они порядочно. Вместе с тем лейтенант понимал, что везение, особенно на войне, – величина непостоянная.
– Собирай всех поближе, – сказал он Васину и в который раз за последние сутки достал из планшета карту.
Только все расселись на траве возле сидящего командира, как послышался звук авиационного мотора. В просветах между вершинами деревьев мелькнул двухфюзеляжный «Фокке-вульф-189».
– «Рама», – почему-то шепотом прокомментировал Васин.
– Должно быть, по нашу душу, – отозвался Деев, – больно уж сильно мы им насолили.
Читать дальше