Виктор Чехов - Разведчики

— Мало таких товарищей, как наш Петро!

Катя опять рассмеялась:

— Я еще ни разу не слышала, чтобы вы о ком-нибудь плохо отзывались. Петя пишет, что тогда вышла задержка, а теперь уедут обязательно. Пишет, что мы с ним обязательно встретимся… Должны встретиться… — поправилась она и стала передавать содержание письма. Говорила отрывисто, стараясь в нескольких словах пересказать письмо, написанное на шести страницах. — Страшно мне делается, Иван Титович, когда я подумаю, что еще его ждет… А вот чувствую: увижусь с ним. Очень хочу увидеться.

— Обязательно встретитесь, — как только мог убедительнее, сказал Синюхин. — А я попрощаться пришел, в школу лейтенантов уезжаю.

— Уезжаете?! Я-то думала, вместе теперь будем. Мне с вами очень хорошо, — призналась Катя. — Ведь вы друг Пети.

— Слов нет, жалко расставаться, — вздохнул Синюхин. — А только вы будьте спокойны: здесь все ребята хорошие, в обиду вас не дадут.

— А я и сама не дам себя в обиду! — Катя села на скамью, Синюхин опустился рядом.

— Екатерина Дмитриевна, завтра я уезжаю. Берегите себя, вон вы какая, прямо под огонь лезете. Там, где без вас могут обойтись, Медика своего посылайте. Хотя это я зря! Прятаться не надо, только храбрость должна быть с рассудком… Ну, да что это я учить вас вздумал! Мне надо у вас учиться. Сильной вы души человек, Екатерина Дмитриевна! Расстаюсь с вами, и будто кусочек сердца отрывается. Вот какая сила в душевности вашей, не знаю, как это назвать… Хочется и мне повидаться с вами после войны, а где вас искать стану — ума не приложу.

Катя доверчиво взяла Синюхина за руку, хотела улыбнуться, но улыбки не получилось. Тяжело было прощаться с Синюхиным.

— Буду вам часто писать в военное училище, Иван Титович, — тихо сказала она. — Потом вы мне сообщите вашу новую полевую почту. Не потеряемся, лишь бы живы были! Где бы я ни находилась, разыщу вас! Еще меня с вашей семьей познакомите.

— Обязательно. Домой про вас в каждом письме пишу. И про Петра, и доктора Акошина. Жена и вам поклоны посылает, да все передавать стеснялся. Ведь Зина вам незнакомая…

Спускалась белая ночь, вернее светлый вечер, когда еще все видишь до самого горизонта. Тихо разговаривали боевые друзья. И когда Синюхин ушел, Катя долго смотрела на сгустившиеся в сосновом бору тени, старалась представить себе Петра, вспомнить его лицо. «Где ты? Что с тобой, мой хороший, родной?» — Вздохнув, она поднялась со скамьи. Где-то в далекой неизвестности любимый человек… Пройдут месяцы, она ничего не будет о нем знать, а может быть, не узнает и до конца жизни? Нет, только не это! Ждать, терпеливо ждать!

Когда двадцать второго августа сорок первого года в Деснянске разорвались первые фашистские снаряды, все, кто еще медлил с отъездом, поняли — эвакуация неизбежна. Отдаленность от железной дороги сильно затрудняла отъезд, а враг подступал все ближе. Бои шли день и ночь.

Опустели советские учреждения, и только в райкоме партии не прекращалась работа. Это были последние приготовления:, некоторые коммунисты оставались в подполье, другие уходили в партизанские отряды.

В большой светлой комнате, перед кабинетом секретаря райкома — сдержанный гул, отрывистые фразы, возгласы, распоряжения. Люди проходили к секретарю, останавливались у стола инструктора и, получив назначение, торопливо покидали райком.

Почти у самой двери сидел сухонький старик с белой бородкой клином и белой полоской волос вокруг голого черепа. В руках палка с надетым на нее брилем. Входившие здоровались со стариком, перекидывались парой слов. Все знали и уважали старого партизана гражданской войны — Ефрема Петровича Шохина, или, как его звали, деда Охрима.

Из кабинета вместе с военными вышел секретарь райкома. Бледное лицо с отечными мешками, покрасневшие глаза говорили о многих бессонных ночах. Прощаясь с военными, секретарь коротко произнес:

— Будет сделано, — и, обернувшись к инструктору, кивнул головой: — Выезжайте. В дороге не медлите.

Для всех это прозвучало: «Враг подходит к родному городу».

При появлении секретаря дед Охрим встал, поставил палку в угол, разгладил бороду и усы.

— Васыль Ёсыпович, я до вас, — проговорил он приятным тенорком.

— Ефрем Петрович? Проходите, проходите, — секретарь пропустил деда в кабинет. Конечно, вы все с той же просьбой?

— С тою самою. Я дуже вас просю, вы, як перший секретар, прикажить моему сыну Сереге принять мене у партизанский отряд. Хм-м, кажуть — старый! Я ше покажу, якый я старый. Я ще у восемнадцатом годи партизанив…