Матросов сдержался, будто и не слышал замечаний Макеева. Ничего. Он выдержит характер.
От нервного напряжения по лицу его катились крупные капли пота, точно он выполнял сейчас тяжелую физическую работу.
И еще Александр приметил за собой: когда он говорил заученными фразами, часто не мог вспомнить их, и речь прерывалась, а когда своими словами рассказывал, получалось лучше.
Вдруг Макеев звучно зевнул и ехидно спросил:
— Ребята, и чего он турусы на колесах разводит?
На него зашикали.
— А ты, коли знаешь, помолчи, — строго сказал Белевич.
Матросов метнул ненавидящий взгляд на Макеева.
— Ты, Макеев, может, лучше меня знаешь, тогда говори.
— Не знаю и знать не хочу, — резко ответил Макеев.
— Ну и дундук! — удивился Антощенко. — Не знаешь, — так чего ж не слушаешь?
— Даже вон замполит учится, — сказал Белевич.
— Да чего пристали? — крикнул Макеев. — Стерпеть я не могу, чтоб меня тут поучал всякий пескарь. Смешно даже! Тоже мне лектор. Из одного котелка едим кашу…
— Не буду! — вспылил Матросов и бросил блокнот на столик. — Пусть он сам.
— Сашко, и чего дурака слушаешь? — встал Антощенко.
— А чего он скулит? — голос Матросова дрогнул, глаза заблестели.
— От я ему зараз ребра посчитаю, — взмахнул кулаком Антощенко.
В это время вошли в землянку Кедров и Валя. Кедров изумился:
— Что за кулачная дискуссия? Думал, беседу проводят, а тут дело до драки дошло.
Матросову так стыдно стало, что он кинулся на нары и уткнулся лицом в вещевой мешок.
Это уже было совсем не солдатское поведение, и Кедров хотел скомандовать: «Встать! Смирно!», но не скомандовал, только с усмешкой покачал головой. «Ну, совсем еще мальчишка. И смех и горе с ним»… Выяснив, в чем дело, старшина сурово сказал Макееву:
— Не знал я, что ты такой ученый. Известно: только неуч думает, что он много знает. А вот один профессор мне говорил, что он учится у всех уму-разуму: у академика и рабочего, у инженера и сапожника, у молодого и старого… Дисциплинарное взыскание налагаю на тебя за срыв беседы.
В этот вечер в землянке стояла тишина. Матросов был задумчив, а когда все улеглись спать, он снова склонился над книгой и блокнотом. Колеблется от дыхания оранжевый язычок коптилки. За окном поскрипывает от ветра старая ель. Сдвинув брови, Александр торопливо пишет: «Гитлер говорит, что немцы должны завоевать весь мир, и требует в первую очередь истребить славянские народы. Гитлеровцы уже истребили и истребляют миллионы славян и других народов. Советский Союз объединяет семьдесят национальностей и народностей, скрепленных такой любовью и дружбой, какой не было на свете. И трудовые люди всего мира с надеждой глядят на нас. Гитлеровские генералы учат своих солдат: „Уничтожь в себе жалость и сострадание — убивай всякого русского, советского, не останавливайся, если перед тобой старик или женщина, девочка или мальчик“… А днепровский колхозник дед Макар говорил мне: „Жить надо так, чтоб людям легче было оттого, что ты живешь. Совесть — глаза народа. Служи народу по совести“.
Какая красивая душа у нашего человека! Какая черная, звериная душа у фашистского мракобеса!»
В ночной тиши шумит ветер над землянкой. Стонет седая обомшелая ель. Друзья спят, но Александру спать не хочется. Хорошо, что он теперь в кругу отважных, испытанных людей, но ему еще во многом надо подтянуться, чтобы быть достойным их. По стрельбе обгоняют его Белевич и Антощенко, а Воронов гораздо лучше его отвечает на политзанятиях. Но ему, Александру, все-таки везет; у него много друзей и каждый охотно поможет.
Над землянкой завывает вьюга. Она, видно, бушует над всей землей. Заметает в окопах солдат.
И опять он припадает к блокноту и торопливо пишет:
«Великое счастье быть сыном народа, который идет впереди всего человечества. Завидная доля выпала нам, комсомольцам, быть в боевых рядах нашего народа!»
а комсомольском собрании Александр не воспользовался своими записями. Его увлекли волнующие выступления других комсомольцев. После доклада комсорга Брагина о дисциплине сразу же заговорили о том, как содержится оружие, о выполнении приказов, о поведении в бою. Комсомольцы приводили примеры, взятые из быта подразделений, называли имена лучших бойцов. И Матросов решил: тут все уже продумали, прочувствовали и знают то, что он с такой ясностью впервые понял и записал прошлой ночью, что ему полезнее послушать других.
Читать дальше