Павел Журба - Александр Матросов [Повесть]

— Обязательно приходите, Лина. Ждать буду.

— Приду, Саша, обязательно приду… А за что вы попали на Доску почета?

— Да так, — смутился он, охваченный радостным чувством: девушка, видно, неспроста интересуется им. Сказать ей правду, подумает еще, что он хвастается. — Ну, работал, старался сделать больше и лучше, — просто ответил Александр.

— Это хорошо, — тихо сказала девушка. — Очень хорошо, когда тебя ценят.

И теперь уже будто само собой сорвалось у него с языка:

— Недавно я придумал новый способ закалки напильников, крейцмейселей, зубил и другого инструмента. Думаю, это немного повысит производительность работы.

— А что, уже применили этот способ?

— Нет еще. Вот расскажу мастеру.

— Так зачем же прежде времени хвастаться? — добродушно усмехнулась Лина.

Он растерялся, но тут же возразил:

— Да нет, я верю, что дело получится.

— Желаю вам удачи, — искренне сказала она.

Вечером он упрашивал Чайку:

— Витя, браток, ты сегодня играй так хорошо, как никогда еще не играл, — понял?

— Нет, не понял.

— Ну, чудак, а еще друг! Я объявил ребятам, что петь будем. Так петь, чтоб аж до неба песня летела…

— Все сам понимаю, Саша, — засмеялся Виктор. — Нечего скрытничать, это и слепым видно…

— Верно, Витюнчик, — смутился Александр, — нечестно скрывать от друга… Но я все-таки не понимаю, какая любовь правильная — та, что начинается с первого взгляда, или та, что после ссоры.

— Вот у тебя, кажется, та, что после ссоры, а вообще…

Подошли ребята, и разгорелся спор о том, существует ли любовь с первого взгляда:

— Ну как же, — восторженно рассказывал Еремин. — Конечно, с первого взгляда!.. Встретил я в прошлом году девушку на вокзале. Она взглянула на меня и будто всего обожгла, даже мурашки по телу пробежали… Вот это, думаю, она, судьбина моя. И не знаю, братцы мои, что было бы, если бы она не вскочила в вагон отходящего поезда… Уехала она, а я еще долго стоял, пока сундуком не задел меня один дядька. И вот все больше думаю о ней, да не знаю, на каких широтах и долготах она затерялась…

— Ерунда! — возразил скептик Брызгин. — Мешок соли надо съесть, пока не распознаешь девчонку. Они ж хитрые и коварные, как ведьмы. А ты, Еремка, сам выдумал себе ту принцессу. Может, она спекулянтка…

— И ты, Гошка, тоже не прав, — сказал Виктор. — Есть чудесные девушки, и такую сразу по глазам узнаешь…

Спор затянулся, потому что никто из спорящих так и не мог доказать свою правоту. Только Александр прямо признавался, качая головой, как хмельной:

— Ничего, хлопцы, не понимаю, только знаю, что она — есть, есть…

Когда Лина вошла в клуб, Александру показалось, что сразу стало здесь и светлее и торжественнее. Ему хотелось, чтоб при ней никто дурного слова не сказал и чтоб все вели себя хорошо, точно она будет судить о нем по поступкам его товарищей.

— Давай любимую, — кивнул он Виктору Чайке. — Про черноокую…

Чайка тряхнул выгоревшим на солнце белым чубом и заиграл.

Александр, точно поднимаясь на облаках, с замиранием сердца запел:

Лина пристально смотрела на певца. Он взглянул на девушку, и глаза его сказали: «Это я только тебе пою, про тебя и себя пою».

Лицо его то хмурится от смущения, то озаряется. Но вот он выпрямился. Первое смущение прошло. Голос становится сильнее и увереннее. Вот он, прислушиваясь к баяну, подхватывает звонким тенорком:

Но вот голос певца замирает. Стихает баян. А ребята все еще молча и удивленно смотрят на Александра. Смутившись, он не знает, что сказать, и, смеясь, с напускной беззаботностью спрашивает:

— Почему тихо? Да что вы все приуныли? Орлы вы или чижики? А ну, грянем партизанскую. — И первый затягивает:

Пели и про калину, и про степь широкую, и про рябину. Александр стеснялся на людях подойти к Лине, но каждый миг чувствовал ее присутствие и старался, чтобы пели стройно, чтобы Лине было хорошо и радостно с ними.

Потом он все-таки подошел к девушке с альбомом героев войны.

— Вот посмотрите наш альбом. Сами делали. О героях войны… Вот это настоящие люди! И сколько их! Ведь они простые, как все мы, — да? А какие храбрые! Вот смотрю я на Тимошку. Как воробей — маленький и чудной. А может, завтра он-то и будет героем, — а?