Николай Асанов - Генерал Мусаев

Ивачев уже неоднократно просил авиацию для нанесения удара по немецким переправам, которые так беспокоили его. Но из штаба армии отвечали, что Мусаев и Юргенев поехали в дивизию и на месте решат, что необходимо предпринять.

Получив ответ из штаба армии, полковник Ивачев еще внимательнее начал наблюдать за противоположным берегом. Он видел высокий берег реки, изрытый пулеметными гнездами. На гребне просматривались многочисленные траншеи. А дальше, на скатах балок и в перелесках, скапливалась немецкая пехота.

Накапливание и передвижение войск противника проходило как-то непонятно. Трудно было решить, куда перебрасываются войска. Во всяком случае, на участке берега, который он видел, их количество не увеличивалось. Постепенно полковник пришел к твердому убеждению, что гитлеровское командование знает о его затруднительном положении, знает, что форсировать реку он не может. А это значит, немцы попытаются прорваться обратно на левый берег и разгромить дивизию.

День был солнечный, яркий, на реке голубовато поблескивали последние льдины, уносимые вниз. Разбитые взрывами авиабомб и снарядов, они шли мелкими стайками, хотя по календарю время ледохода еще не настало. Иногда среди льдин появлялись перевернутые лодки, разбитые плоты, звенья понтонных мостов. Тогда от берега отплывали смельчаки на плоскодонках, цепляли эти «подарки» реки крюками и подтягивали к берегу. Где-то в верховьях наши войска стремились переправиться — а может, уже переправились — на западный берег. Обнаруживая среди льдин лодки, немцы открывали по ним огонь, а наши артиллерийские наблюдатели засекали в это время цели и передавали данные о них на батареи. Облачка разрывов на противоположном берегу сливались в высоте с облаками, которые скапливались на горизонте. Даже опытный глаз полковника не мог различить, попадают ли снаряды в цель. Впрочем, наблюдатель отвечал батарейцам утвердительно, прося перенести огонь то вправо, то влево. Он сидел на колокольне уже второй день и успел хорошо изучить расположение вражеских войск.

Ивачев сердито оторвался от бинокля, взглянул на офицера-наблюдателя, который спокойно продолжал называть связисту цели. Полковник любил, чтобы в его присутствии все волновались, действовали быстрее, отчетливее. Ему нравилось, когда подчиненные выказывали перед ним некоторый трепет. А офицер-наблюдатель, недавно прибывший в дивизию, держался спокойно, будто ему и дела не было до тревог, обуревавших Ивачева. Не мог же он не знать положения, затруднительного не только для Ивачева, но и для него, для каждого солдата и офицера дивизии!.. И полковник окончательно рассердился на молодого офицера, который бесстрастным голосом командовал:

— Квадрат восемнадцать. Четыре — беглым!

Четыре снаряда взорвались на пригорке, который только что рассматривал полковник. Вдруг там зашевелились, метнулись в стороны тяжелые пятитонные грузовики, которые отсюда казались игрушечными, с них начали на ходу соскакивать солдаты. Полковник взглянул на лейтенанта, а тот уже передавал также спокойно и бесстрастно:

— Квадрат восемнадцать. Картечь. Беглый.

Все шло как надо. Однако Ивачев уже настроил себя на гневный лад, выпрямился, громко произнес:

— Плохо смотрите, лейтенант! Дайте побольше огня!

Лейтенант оторвался от стереотрубы, ответил спокойным голосом:

— Цель накрыта, товарищ полковник.

Ивачев и сам видел, что цель накрыта. Обернувшись к связисту, спросил, как бы не замечая лейтенанта:

— Ну, что там, на КП? Не приехал еще командующий?

Связист вызвал командный пункт, послушал, ответил отрицательно.

— Передайте им: сейчас еду. А вы, лейтенант, наблюдайте внимательнее. — Поглядел еще раз на правый берег и добавил совсем другим тоном: — Придется вам, лейтенант Пьянков, перенести наблюдательный пункт на другое место. Эта колокольня торчит, как больной зуб. Немцы ее уже приметили. Советую перебраться на парашютную вышку или на элеватор. Пожар там потушили, а немцы еще не знают об этом.

Как бы в ответ на его слова с того берега пронесся снаряд и упал немного левее церкви. Полковник, стоя среди площадки, выразительно посмотрел на Пьянкова, снова прислушался. Издалека возникло гудение басовой струны, оно кончилось сильным ударом; колокольня закачалась, с трехногого столика упал зуммер. Связист виновато посмотрел на полковника, поднял аппарат, сказал, ни к кому не обращаясь:

— Вот это трахнуло!