Владимир Першанин - Дорога

Хижняк попросил у него какой-нибудь старой одежонки. Мужчина замялся, тогда выложили на стол свиридовские часы. Из чулана были вынесены ветхий с заплатанными локтями ватник, брезентовый плащ, синие шаровары и как довесок бутылка самогона, заткнутая тряпичной пробкой.

Назад шли не торопясь. Разговаривали о семьях, оставленных в городе. Коробков признался, что боится за старшую дочь, в городе уже, наверное, немцы, а она девчонка симпатичная, как бы беды не вышло. Хижняк спросил, правда ли, что он украл пятнадцать тысяч и куда можно такую кучу денег деть. Бывший бухгалтер молча кивнул. Потом добавил, что в областном центре у него есть женщина, у нее мальчишка, Санька, от него. Дом для них построил, несколько раз пытался совсем к ней уехать, а все детей жалко — двух дочерей и другого сына. А сейчас вообще неизвестно, что будет. То ли в тюрьме двенадцать лет сидеть, то ли назад в Приозерск бежать. Думал, думал — ничего не решил. Если убежать, так когда свои вернутся, вообще не сдобровать. Дадут по всем законам военного времени еще с десяток лет, и радуйся. А с другой стороны, время сейчас такое, что амнистию можно заработать. Зачтут ведь, что к немцам не захотел бежать, хотя сделать это было просто.

— Веришь, что наши вернутся? — спросил Хижняк.

— Вернутся, — убежденно ответил Дмитрий Максимович. — Посмотри на Германию. Как клоп, она против России. Ну продвинутся еще на пятьсот верст, ну пусть на тысячу. Все равно завязнут. Шутка ли, на такую мощь замахнулись!

— Дай-то бог! — вздохнул Василий. — Только когда это будет? Ведь не готовы мы к войне оказались.

По дороге встретили Рогозина. Что он делает один в лесу, объяснять не стал. Узнав, что в мешке у них еда и даже самогон, сразу к ним присоединился.

Впервые за несколько дней поужинали горячим. Гусев вместе со старшим Болдыревым наварили ведро картофельной похлебки с салом. Дымящееся варево, обжигаясь, пили из консервных банок. Ложка оказалась у одного Свиридова. Самогонки досталось только губы помазать, половину бутылки Веня оставил для перевязок, но хватило и этого. Все быстро осоловели, начали клевать носами и, выкурив две самокрутки по кругу, завалились спать. О драке никто не вспомнил.

На следующий день, переходя овраг, они наткнулись на группу красноармейцев. Сильно окающий голос окликнул их из-за кустов, приказал остановиться.

— Товарищ старшина! — позвал постовой, обращаясь, видимо, к кому-то из находящихся поблизости. — Товарищ старшина! Тут люди…

Вместе со старшиной появился высокий костистый капитан-сапер, за ним еще несколько человек. Офицер молча и бесстрастно рассматривал свиридовскую разношерстную команду. В нем сразу угадывался кадровый военный. С нескрываемой брезгливостью смерил Вениамина с головы до ног — от мятой фуражки с треснувшим козырьком до выпачканных сажей, прожженных в двух местах галифе.

— Драпаете?

Остро вспыхнувшая неприязнь к саперу, такому же окруженцу, как и сам Свиридов, но почему-то присвоившему себе право быть судьей, заставила Вениамина побледнеть от подступающей злости.

— Драпаете, — уже не спрашивая, а утверждая, произнес бесцветным голосом офицер.

— А вы, я погляжу, воюете, аж спасу нет, — с трудом сдерживаясь, тихо сказал Веня. — Да все по оврагам больше…

Капитан обернулся к старшине, стоящему рядом:

— Посмотрите, Соловьев, на этот сброд! Оружие побросали, переоделись в какое-то тряпье, и дай бог ноги. Почему распустил людей? Почему форма милицейская?

— Без «тыканья» нельзя? — вскипел Свиридов. Я с вами за од ним столом водку не пил, чего мне тыкаете!

— Соловьев, возьмите автомат у него.

Тот, козырнув, шагнул вперед и положил руку на ствол ППШ. Свиридов рывком сбросил ее.

— Назад!

Витька потянул с плеча винтовку. Кто-то из красноармейцев клацнул затвором. За спиной у Вени негромко, но отчетливо выругался Рогозин.

— Кто вы такой? Что за обмундирование?

Гусев радостно гыгыкнул.

— Во дает, начальник! Какую ему еще форму надо штаны с лампасами?

— Помолчи, — цыкнул на него Веня. — Товарищ капитан, я оперуполномоченный уголовного розыска, а это…

И он коротко пересказал события последних дней, показал служебное удостоверение и попутный список. Сапер пробежал глазами фамилии, отпечатанные на тонком хрустком листке.

— Хижняк кто из вас будет?

— Я, — хмуро отозвался электрик.

— За что посадили?

— Там написано…

— Гляди, какой неразговорчивый! А все же?