Амаяк Сирас - Арарат

«Андрюша, голубчик, — писала Алла, — твоя старуха выполнила свой долг, как могла. На душе у меня стало легко, когда я услышала о московских салютах, когда узнала, что один из этих салютов был дан в честь победы той армии, которой руководишь ты. Родной мой, больше четверти века мы прожили вместе. Мне спасенья уже нет — приговор объявлен. Но помни: о том, что я умираю стоя, со спокойной душой и поднятой головой. Крепко целую тебя, твоя навеки Алла».

Уже который раз перечитывал Денисов эти задушевные слова! И из строчек письма перед, ним ясно вставал образ Аллы, на него смотрели ее ласковые глаза, и Денисову казалось, что Алла что-то говорит ему, и он понимал ее слова, понимал, что всю свою жизнь она хотела бы прожить рядом с мужем.

Денисов встал, несколько раз прошелся по комнате. Это было как бы сигналом — дверь открылась, и в комнату вошла группа женщин. Старшая из них с волнением произнесла:

— Хотели видеть нашего освободителя… Дай мне поцеловать тебя, сынок! — Целуя: в лоб Денисова, она внимательна взглянула ему а лицо, и от ее взгляда не ускользнуло, что в глазах у него горе.

Денисов поцеловал ей руку и спокойно сказал:

— Ваша спасительница — это вся Советская Армия!

— Так-то так, на ведь в наш город первым нашел ты вместе со своими орлами! Пусть, же наш освобожденный город будет одним из многих на твоем пути, родной мой.

— Спасибо.

И каждая из женщин рассказывала Денисову о своей горе, и для каждой он находил слова утешения.

— А вы помните мою Дашеньку? — обратилась к нему снова пожилая женщина. — Она подругой Марфуши была, к вам ходила.

— Ну как же, — поспешил отозваться Денисов, хотя, говоря по правде, не помнил, которую из многочисленный подруг Марфуши звали Дашей.

— Вот и ее тоже угнали, ее тоже! Марфушенька-то попроворнее, сумела сбежать. Говорят, отличилась на войне, мужа хорошего себе нашла… Ну, дай ей бог счастья! А мы только а том и думали, как бы дождаться прихода наших. Желаем вам поскорее и других так же освободить!

Теперь Денисов уже овладел собой. Он видел родных людей, видел в их глазах и ласку и требование… Перед нам вставал образ Аллы, тубы Аллы шептали ему знакомые, задушевные слова, которые были так дороги ему…

— Оксана!

Ведя за руку Аллочку, в комнату вошла Оксана и почти без чувств упала на руки Денисова. Гладя ее по голове, Денисов шептал ей слова утешения и ласки, но рыдания Оксаны не унимались. Накопившиеся за три мучительных года чувства тоски, боли, перенесенные страдания и пытки пересилили ее волю, и она не могла овладеть собой.

— Она переносила горе и страдания гораздо легче, чем переносит радость избавления, — заметил Васильчук, бывший свидетелем этой встречи.

Крепко держась за Васильчука, Аллочка испуганно смотрела на плачущую мать, затем пристально стала вглядываться в Денисова, которого не узнавала. Видно было, что девочку поразил его генеральский мундир. Странно было то, что Аллочка не чувствовала прежнего ужаса при виде незнакомого дяди и плачущей матери. Правда, мама плакала, но незнакомый дядя в военной одежде с орденами на груди ласково обнимал и утешал ее, не кричал и не сердился. А плакала мама потому, что нет тети Аллы, а Микола еще не пришел. Денисов подвел Оксану к кушетке, бережно усадил ее и подошел к Аллочке:

— Маленькая моя, ты не помнишь меня, да? А вот дядя Андрей тебя помнит хорошо! Ты говорила: вырасту — буду артисткой. Вот наденем на тебя хорошенькое платьице, и ты опять будешь читать стихи, да?

Аллочка, казалось, узнала Денисова. Ведь все эти три года ребенок тосковал по родным приветливым голосам отца и дяди, в которых она видела своих защитников… На ее лице появилась улыбка, и она, запинаясь, спросила:

— А тте ббольше нне ппридут, ннет?

— Нет, нет, никогда уже не придут, моя хорошая!

Аллочка совсем успокоилась, и Васильчук отвел ее в другую комнату. Коробка с конфетами окончательно отвлекла внимание девочки. Оксана вытирала непрерывно льющиеся слезы. Она подняла глаза на Денисова, с трудом произнесла: «Алла…» — и снова разрыдалась.

— Знаю, Оксана, все знаю, — тихо сказал Денисов. — Возьми себя в руки, думай о ребенке.

— Не проходит боль в сердце, мне кажется, что мне суждены вечные слезы!

— Всего лишь день, как ты спаслась, милая Оксана. А насчет вечности не надо говорить. Я сделаю все, чтобы тебе было хорошо.

Оксана чувствовала, что не сможет успокоиться, пока не расскажет Андрею Федоровичу хотя бы в нескольких словах о пережитом и испытанном.