Амаяк Сирас - Арарат

— Ведь как дорог человеку даже день, даже час! Как бы я хотел, чтоб эти проклятые месяцы пролетели быстрей, чтобы я мог!.. Почему так смотришь на меня, Ашхен-джан? Хочешь сказать, что я за несколько ночей успел сделаться эгоистом, думаю только о себе?! Другим, мол, тоже хочется этого… Но не думай обо мне дурного. Вот видишь, не только ты умеешь угадывать чужие мысли. И я…

— Дорогой Габриэл, выздоравливай поскорей, тогда и мы порадуемся! Смотри же, напиши мне, как только доедешь!

— Непременно. И тебе и папе!

Издали послышался глухой рокот моторов. Габриэл равнодушно глядел на занавешенное окно. Но Ашхен встревожилась. Она быстро прошла в соседнюю комнату, проверила маскировку. Тревога ее увеличилась, когда она заметила, что уже светает. Над селом кружили фашистские самолеты. Начали бить зенитки.

— Озверели… — пробормотала Ашхен.

Охваченная тяжелым предчувствием, она вышла на улицу и подняла голову. На крыше хаты развевалось белое знамя с большим красным крестом. Но это не успокоило ее — она знала, что фашисты мало считаются с этим.

Зенитки продолжали стрелять. Услышав какой-то звон, Ашхен вошла в хату. Все стекла были разбиты. Раненые тревожно переговаривались, все, кто мог двигаться, приподнялись. Один Габриэл продолжал неподвижно лежать на спине.

— Обычная история, долго не посмеют кружить в тылу, уберутся, как только рассветет, — громко сказал кто-то.

«Обычная-то обычная, но…» — мелькнула тревожная мысль у Ашхен. Михрдат переходил от одной койки к другой, беседуя с окликавшими его ранеными. Ашхен в тревоге не находила себе места.

— Ах, скорее бы отогнали этих гадов!.. Успеть бы перебросить раненых в тыл, а там уж все равно…

Взрыв страшной силы оглушил всех. Взрывной волной Ашхен бросило в проем двери. Она с трудом поднялась, шатаясь, вошла в комнату и окаменела. Ее глазам представилось страшное зрелище: трое раненых лежали на полу, у своих коек, сплошь залитые кровью. Голова Габриэла скатилась с подушки. Струя крови залила его лицо. Ашхен кинулась к нему, схватила за руку, пытаясь нащупать пульс, но пульса не было…

В тот же день в ближайшем лесочке собрались бойцы роты Гарсевана. У края вырытой могилы лежало на носилках тело Габриэла.

Михрдат, склонившись над сыном, не отрываясь смотрел на его застывшее лицо, иногда принимаясь целовать его закрытые глаза.

Душа у Ашхен разрывалась от горя и гнева. Какая горькая судьба! Ведь случись налет часом позже, и Габриэл был бы уже в глубоком тылу… Она не могла утешиться, не могла найти и слов утешения для Михрдата.

Трое бойцов осторожно опустили тело Габриэла в могилу. Михрдат первый положил горсть земли на прах сына. Поднялся могильный холм, раздался залп в честь погибшего.

Михрдат, не поднимавшийся с колен, упал грудью на могильный холм, поцеловал его, затем взял горсть земли в платок, спрятал его, горестно шепча:

— Прахом станет твое милое лицо, твои черные глаза…

Грачик отвернулся; он не мог сказать ни слова, а хотелось сказать безутешному отцу: «Ты можешь гордиться тем, что воспитал доблестного сына».

…Опустив голову, Ашхен медленно возвращалась в санбат. Прядь волос выбилась из-под пилотки на лоб. Холодный ветер играл этой прядью, безразличный ко всему, что творилось на свете.

ГАРСЕВАН вздохнул и открыл глаза. Взгляд его упал на прикорнувшего у лампы с книжкой в руках Унана.

— Ну и жарынь! — проговорил он, поднимаясь с постели, — Вся рубашка вымокла! И жалит что-то, не поймешь — комары или мошкара…

— Угу, — неопределенно отозвался Унан, не отрываясь от книги.

Стоял август тысяча девятьсот сорок третьего года. После удачных боев под Малгобеком часть получила новое задание: преследуя и истребляя неприятеля, она продвигалась вперед. В августе гитлеровцы, дорвавшиеся до предгорий Кавказа, были отогнаны к Новороссийску, к Анапе и Таманскому полуострову. Здесь они укрепились и, видимо, любой ценой решили сохранить эти опорные пункты. На Центральном и других фронтах летнее наступление гитлеровцев потерпело неудачу, и Советское Информбюро каждый день сообщало радостные вести. Под мощными ударами Советской Армии обескровленные немецкие дивизии отступали на запад, оставляя на полях сражений тысячи трупов, бросая боевую технику.