Михаил Горбунов - Долгая нива

— Дайте он дытыне послухать!

И тут все вспоминают про Марийку, извинительно суют ей наушники, она отстраняет их, потом все же одевает на голову, только чтобы не ставить дядю Артема в неудобное положение. И слушает, слушает далекие тихие голоса, пока не пропадает волна…

А за столом уже идет мудрая мужская беседа — о видах на урожай, о детях и, конечно, о германце, который в последнее время вообще у всех на языке. Темное дело с этим клятым германцем — Чехословакию подмял, в Польшу вошел, и оттуда, от границы, смутно потягивает опасным железным ветерком… Артем Соколюк насыпает мужчинам своего, славящегося на все село, табачку.

— Это прошлогодний, а нынче будет покрепче. Марийка пасынковала, листья во, как лопухи.

Мужчины, смакуя, затягиваются.

— Да, гарный табачок! — Дядька Иван заволочно смотрит сквозь дым. — Гарный, гарный, — и добавляет: — Как у Дуни малосольные огурчики.

Удочка заброшена, намек прозрачен, но тетка Дуня и бровью не повела.

— Да, да! — соглашается дядька Денис с таким выражением на лице, будто уже откусил огурца после горькой стопочки.

Тетка Дуня — ноль внимания.

И тогда на приступ идет уже сам Артем Соколюк.

— Одарка, чуешь, что хлопцы говорят? — Глаза его ласково поблескивают.

— Не чую, нема коли! — отрезает тетка Дуня.

Артем поднимается из-за стола, подходит к жене, обнимает за плечи.

— Хлопцы толкуют, огурчики у тебя хороши…

— Вон у Мелашки тоже хороши!

— Не знаю, не знаю, до соседок не хожу, — будто бы уже с обидой говорит дядька Артем, и это заставляет тетку Дуню сдаться.

— Пойдем, Марийка, соберем ужин.

За огурчиками беседа пошла веселее: в добром доме закуска не подается без того, что надо закусывать, попотчевала тетка Дуня гостей и сливяночкой.

Дядька Денис с невинным лицом говорит своему соседу:

— Расскажи, Иван, как твоя жинка бригадира проведала в больнице.

Все знают эту историю, и добродушный смешок ходит за столом.

Случился с бригадиром аппендицит, отвезли его в районную больницу в Макаров, там и сделали операцию. Видать, запущена была болезнь, осложнения пошли — лежит бригадир, тоскует в одиночестве. И снарядилась к нему женская делегация. Курочку сварили, узелок яичек взяли, всякой зелени. Приходят в палату вместе с врачом, тетка Ганна подошла к бригадиру.

— Ой, какой же ты страшный да худый, аж светишься, ни кровиночки в лице нема.

Посмотрела на врача, уперла руки в пышные бока.

— Это ж наш бригадир. Такой человек! Что нужно? Может, кровь? Если нет, так я дам!

Бригадир зашебуршился на кровати, подзывает к себе врача истомленными глазами:

— Доктор, и не посмейте, а вздумаете — сбегу. Она ж скаженная, на все село одна. У кого хотите берите, только не от Ганны…

Легка на помине, в хату врывается Иванова жинка.

— Сидишь?! — Сузившиеся Ганнины глаза впиваются в мужа.

— Ты б «добрый вечер» сказала, Ганна, — пробует умиротворить ее Артем Соколюк.

— Вам-то добрый со сливяночкой, а мне как за работой? Добрый вечер, Дуня! Этих трутней привечаешь…

Мужчины и сами понимают, что пора по домам: ясно уже, что тетка Дуня не даст больше сливяночки. Да и другое нужно в толк взять: вдруг на той неделе Артем снова поймает своим детекторным приемником…

На этот раз, введя расстроенную Марийку в хату, тетка Дуня сразу прервала ежевечернее занятие мужа.

— Кончай свою музыку, за стол садиться будем, Ульяну не дождемся.

— Да-а, Ульяна небось на рассвете явится…

Артем подошел к окну, легонько стукнул по раме, створки разошлись, в хату потекла вечерняя прохлада, дурманяще запахло флоксами и метеолой. Шары высоких флоксов уходили в темноту, к тыну, а ближние светились под луной призрачными розовыми фонарями. Среди запаха цветов и уличной пыли, в высоких, тоже облитых лунным светом недвижных осокорях, над смутно белеющими хатами с редкими бледно-оранжевыми пятнышками окон стояла тишина, простирающаяся, кажется, до самого края земли. И в этой тишине угадывалась далекая девичья песня, — там, у приречных верб, юность праздновала свою счастливую пору.

— Чуешь, Одарка, как девчата поют?

Тетка Дуня тоже прислушалась, помягчало ее худое лицо.

— Что ж, молодость! Да не как у нас с тобой — они беду не мыкают.

Артем поднял к ней затеплившиеся улыбкой глаза.

— Ничего, мы тоже с тобой свое взяли. А что беду мыкали, так об этом он и песня: «Вбоги дивки замуж идуть с черными бровамы, а богаты сидят дома с киньми да волами». Так?