Иван Кратт - Суровый берег

Часть машин все же одолела наметы и километрах в трех от берега догнала Рахимбекова. Сзади ехал большой крытый фургон, наподобие тех, что служили в городе для перевозки хлеба.

Рахимбеков узнал машину. В ней находилась семья какого-то пожилого майора, сидевшего в кабинке рядом с водителем. Дверцы фургона были закрыты снаружи на задвижку, оттуда все время доносился детский плач.

Рахимбеков вспомнил, как этот майор бегал по деревне с бутылкой, пытаясь достать молока, а потом, отчаявшись, наполнил бутылку теплой водой, как часто он открывал дверцы и спрашивал о чем-то сидевших внутри фургона, как тщательно закрывал дверцы, оберегая тепло. Лицо у него было темное, усталое. Видимо, он очень измучился за дорогу от Ленинграда.

Сейчас, подъезжая к берегу и миновав самое трудное, он, наконец, уснул. Сквозь стекло кабинки было заметно, как покачивается его голова с открытым, обросшим серой щетиной ртом. Машина шла по чистому гладкому льду, все ближе и ближе приближаясь к берегу.

И вот тут произошло несчастье. Посторонившись и пропустив мимо себя грузовик, Рахимбеков вдруг услышал треск, под ногами обозначились ледяные изломы. Он невольно отскочил в сторону, только и успев заметить, как шедший последним фургон неожиданно осел, повалился набок и ушел под лед.

Выпрыгнувший из кабинки водитель быстро-быстро отползал в сторону. Остальные машины отошли уже далеко.

Когда спустя полчаса Рахимбеков привел аварийный отряд, выяснилось, что фургон затонул на неглубоком месте. Крышу его тотчас же прорубили топорами. Но спасти никого не удалось. Баграми вытащили три женских трупа, один детский. Последним извлекли майора. Пальцы его закоченели на дверной ручке. Вероятно, он пытался открыть дверцу…

Уже совсем стемнело, когда Рахимбеков добрался до бывшего помещения роты. Но Комарова и бойцов там не было. Они тоже ушли в день шторма.

Давно потерялись очертания островка, не видно стало звезд. В кромешной тьме дул ветер, и с каждой минутой он усиливался. Казалось, кроме ветра и тьмы, ничего не было в мире, и лишь в осатаневшем свисте и мраке изредка слышался плеск воды, выступившей поверх льда. От сильного ветра машина скользила в сторону.

— Включи фары, — сказал Комаров водителю.

Узкий, притемненный маскировочными щитками свет озарил на мгновенье гладкий бесснежный лед, брызги воды, швыряемые на радиатор, непроглядную, гудящую темень. Высунувшись из кабины, Комаров долго всматривался во все стороны, надеясь уловить какой-либо сигнал, но кругом была все та же бушующая чернота и стужа.

— Погаси, — сказал Комаров.

Несколько минут он сидел в кабине, зябко кутая ноги полой шинели и молча прислушиваясь к шторму и лязганью цепей, которыми были опутаны колеса. Он отправил машины в последний рейс — строить лесную дорогу, и этот рейс, действительно, кажется, становился последним… Такого ветра лед не выдержит. Возможно, ни помощника, возглавившего отряд, ни машин уже нет…

Однако сидеть так и ждать было нельзя. Необходимо найти какой-нибудь выход, вырваться из этой неизвестности. Остановившийся мотор мог еще работать, нужно было поискать свои машины и вернуться на Зеленец.

— Будешь включать фары через каждые пять минут, — приказал Комаров водителю, скорчившемуся за рулем. — Я попробую отыскать вешки… Дверцу держи открытой. В случае чего — иди на мой огонек…

Комаров достал ручной фонарик — «жужелицу», вылез из кабины и, взяв длинную палку с железным наконечником, ступил на лед.

Шторм еще больше усилился. Ветер рвал брезентовую покрышку кузова, хлопал его по бортам, бил ледяной струей в лицо. Стало так холодно, что сразу онемели колени, дрожь охватила все тело. Одно мгновенье Комарову захотелось вернуться в кабину, прихлопнуть дверцы, укрыться хоть немного от этого бешеного ветра и стужи. Пусть будет что будет. Нажимая на рычажки «жужелицы», стуча палкой по льду, он медленно пошел вперед, согнувшись и отворачивая лицо от ветра.

Маленькое световое пятно фонаря падало на гладкую, замерзшую поверхность, иногда освещало воду. Палкой Комаров пробовал лед, стараясь услышать звук, но из-за свиста ветра ничего нельзя было разобрать.

Ему было так холодно, что временами он не мог ни о чем думать. Невероятных усилий стоило повернуться против ветра и посмотреть на миганье фар оставленной машины. Полы шинели намокли и обледенели. Он старался не сворачивать в сторону, итти все прямо и прямо. Где-то там проходила трасса.