Афанасий Кузнецов - Тайна римского саркофага

Взорвавшаяся неподалеку от пулеметной точки бомба завалила Алексея землей. Скорчившись, закрыв ладонями голову, вздрагивая всем телом, он лежал, чувствуя, что силы оставляют его, а сердце вот-вот разорвется.

Резкая боль и навалившаяся сверху земля не давали пошевелиться. Хотелось кричать. По ослабевшему телу пробежала дрожь…

Так Алексей Кубышкин впервые был похоронен заживо.

…В сентябре 1944 года мать Кубышкина, Вера Петровна, получила извещение за № 4798, из которого узнала, что ее сын Алексей погиб в ноябре 1941 года…

Эту похоронную, облитую скорбными материнскими слезами, этот небольшой клочок бумаги – последнюю весточку о ее сыне – Вера Петровна бережно положила в комод. Она не надеялась на воскресение своего сына. Она считала, что этого не может случиться.

Через несколько дней Вера Петровна купила букетик цветов и отправилась на местное кладбище, где были похоронены советские войны, умершие от ран в госпитале. Она нашла могилу какого-то неведомого ей солдата и села возле нее. «Вот такая же могилка где-нибудь и у моего Алеши»…

С этого времени Вера Петровна часто приходила на могилу неизвестного солдата и клала на нее букеты цветов. И это утешало ее. Она чувствовала, что нужна еще людям, даже умершим! Она должна чтить их память, их подвиги и их геройскую смерть.

Шло время. Продолжалась война. Как-то на кладбище, когда Вера Петровна по обыкновению В задумчивости сидела возле могилы, подошла старушка с костылем и сочувственно вздохнула:

– Сын?..

Вера Петровна на минуту смешалась, потом что-то подсказало ей твердый ответ.

– Да. Сын, – тихо ответила она и даже сама почти поверила в то, что говорила.

Пусть кто-то другой лежит в этой могиле, но ведь, может быть, мать этого солдата так же вот ходит на чью-нибудь неизвестную могилу и кладет цветы. Может быть, и на могиле Алеши лежат свежие цветы!.. Одно горе теперь у всех матерей, потерявших своих сынов…

Алексей не слышал, как прекратилась бомбардировка с воздуха, как началась артподготовка. Он не чувствовал стонов земли, раздираемой разрывами снарядов, не знал, что фашистская пехота лавиной бросилась на высоту.

Медленно возвращалось сознание. Алексей шевельнулся. Вдруг кто-то с силой потянул его за ноги. Как сквозь сон, он услышал немецкую речь.

– О-о! Русише матрос!

Алексей взглянул и обомлел: зеленые шинели, щетинистые лица, каски с имперским орлом. Фашисты!

Светило солнце, на веточках кустарника каплями собирался растаявший иней и звонко падал вниз, и от этого похоже было, что стоит не ноябрь, а ранняя весна.

Алексея пинками подняли на ноги. И тут же с жадностью и остервенением начали обыскивать. Сняли часы, взяли деньги и вещевой мешок. Нашли фотокарточку Маши. Цинично смеялись, а потом разорвали и пустили клочки по ветру.

Минутным взглядом обвел Алексей солдат, направивших на него дула своих автоматов. И резкая, как ожог, мысль пронзила сознание: «В плену!». Алексей вздрогнул, побледнел. Все смешалось и поплыло в красном дрожащем тумане… Глубоко, в самых темных уголках души, куда едва проникало сознание, чувствовалось, что навсегда что-то умерло и уже начинается новое, неизбежное и мучительное.

Мысль, что он, советский моряк, находится в плену, наполнила его сердце яростью. Если бы это был сон, от которого можно избавиться, открыв глаза! Он, всегда веривший, что будет драться и побеждать, оставаясь неуязвимым, стоит под дулами автоматов! Алексею вдруг стало жарко. Он бросил отчаянный взгляд в сторону востока, словно ожидал помощи от отступающих товарищей.

Подталкиваемый дулами автоматов, он с трудом сделал первые шаги. Припекало солнце, чуть ощутимый ветерок приглаживал взъерошенные волосы, а в посветлевшем небе неторопливо плыло одинокое облачко, плыло в обратную сторону, туда, в родные края…

Покачиваясь от слабости, Алексей мелко шагал впереди немцев. Идти было больно, Алексей морщился, но старался не показать слабости. Раза два он останавливался, но конвоиры что-то кричали ему, подталкивая в спину, и приходилось опять идти.

В голове сумбурно вспыхивали мысли. Они были коротки, как блеск падающих звезд: «Бежать! Бежать!.. Но бежать сейчас – значит, смерть! Смерть!»

– Шнель, шнель, – то и дело покрикивал один из конвойных, беспокойно оглядываясь.

«Ишь, все же трусят гады, – подумал Кубышкин, – все время оглядываются, как разбойники»…

Через час Алексея привели в какую-то деревню. Остановились возле ящиков из-под снарядов. В душе у него был такой же холод, как в промерзшей каменной стене, на которую он опирался плечом. Один из конвоиров ушел в избу. За старым плетнем стояли женщины и ребятишки, они читали свежее объявление: