Павел Васильев - Повести

И во мне будто два человека живут сейчас, они спорят между собой. Один говорит: «Так надо, так разумнее», а второй возражает: «Нет!» — вроде бы молча показывает отдельные эпизоды, отдельные картинки из мною прожитого, того, что было, что я сам видел: вот, мол, смотри и убедись. Что ты скажешь мне на это? И я вроде бы вновь смотрю туда, в те еще недалекие дни… Есть что увидеть, есть над чем подумать… Есть…

Он поселился в нашей деревне накануне войны, купил простоявший много лет заколоченным дом. Приезжая прежде, я никогда не встречался с ним, теперь увидел впервые. Звали его Федот Бахмат. Он был худ, узок в плечах и, как телеграфный столб, длинен.

А его жена и дочки, в противоположность ему, были круглыми и плотными. И его худоба и нескладность особенно бросались в глаза, когда Бахматы семьей шли по деревне. Федот резко кидал длинными и сухими, будто оглобли, ногами, а за ним крутенько семенила, полубежала жена, последними едва поспевали дочки. Те бежали уже по-настоящему. Так они и неслись за Федотом, не глядя по сторонам, опасаясь отстать.

Федот воевал в финскую, был ранен. Когда началась эта война, его вскоре призвали. В назначенный день он поехал в Струги Красные, но там уже были немцы. Федот вернулся домой. Пришел ночью, испуганный, растерянный, и с того дня прятался от всех: своих и чужих. В избе Федот прорезал в каждой стене по двери, объясняя, что живет у перекрестка и неизвестно, откуда могут начать стрелять, так что в одну дверь можно и не успеть выскочить. Не представляю, спал ли он когда-нибудь или все прислушивался и ждал. Но каждый раз в то лето, лишь раздавался где-нибудь в отдалении выстрел, он уже мчался по деревне. Встречные останавливались, недоуменно смотрели на него.

— Бежать, бежать надо! Скрываться! — вороватым шепотом повторял Федот. И хотя было по-летнему знойно, травы увядали на корню и в самых глубоких колодцах высохла вода, он был в тулупе и зимней шапке. И объяснял это тем, что, может быть, уже не придется вернуться в деревню, а наступит зима… На ногах у него были валенки, один — черный, другой — белый. Это тоже делалось с расчетом, чтобы не отняли. «Никто в разных валенках не решится пойти — ни немец, ни русский: смешно, а мне что, было бы тепло», — рассуждал Федот.

— Бежать, бежать! — шептал он и вышагивал двухметровыми шагами, неся на плече увесистую корзину. А за ним, отставая, бежали одетые в шубы и закутанные в пуховые платки жена и девчонки со здоровенными мешками — «шелгунами» и валенками в руках.

Они скрывались за околицей, полагая, что только в том лесу спасение, а через некоторое время уже бежали мимо своей избы в противоположную сторону, в другой лес. Федот пылил по дороге своим черным и белым валенками, мешая мальчишкам играть в бабки.

Но когда в нашей деревне впервые начался настоящий бой, Федот забыл про двери и выскочил из избы через окно.

Я, тетин Сашка и бабушка укрылись в маленькой рощице неподалеку от деревни. Легли в овражке. Там же спрятался еще кое-кто из наших деревенских. А немного позднее туда прибежала тетя. Принесла с собой громадную, как жернова, круглую буханку хлеба, топор и ком масла. Убегая из дома, схватила хлеб, попутно глиняный горшок с маслом и уже в последнюю секунду, подумав, что хлеб нечем будет резать, выдернула из-под стрехи топор. Когда бежала, споткнулась. Горшок разбился. Тетя так и прибежала, прижимая к груди тающий ком.

Мы лежали в овраге, уткнувшись лицами в сырую землю, сунув головы под гнилые коряги. Где-то возле ног, в осоке, журчал родник. Синие стрекозы, шурша слюдяными крылышками, садились возле нас. Паучки дремали на белых блинчиках паутины. А когда раздавались выстрелы, над нами, вдавливая нас в землю, свистели пули.

И вдруг затрещали кусты, кто-то лез, продирался, ломился через заросли, не разбирая дороги. Это был Федот.

— Бегите! — крикнул он. — Бегите, спасаться надо! Только в Рудиговских лесах спасение. Тут нет спасения, все погибнем. Бегите!

И, не останавливаясь, придерживая корзину, полез в ольшаник, а за ним жена и девчонки.

До Рудиговских лесов от деревни километров двадцать.

Но не прошло и полчаса, как мы опять увидели Федота. Теперь он спешил обратно.

— За деревню надо, на ту сторону! В обход надо! — И только шапка его взмахивала над кустами.

А потом он бежал снова в леса, хотя нигде не стреляли. За ним распаренная, как после бани, жена в пуховом платке тащила разомлевшую младшую дочку, и далеко отставая — старшая дочка. Так они и бегали туда-сюда, а если мы не видели Федота, то слышали треск кустов, видели мелькавшие понизу белый и черный валенки и слышали шипящее: