Вячеслав Немышев - Дневник полковника Макогонова

Его глушануло… Он даже не помнил, как добирались до комендатуры, как волокли его в расположение. Повалили на койку, раздели и позвали Ксюху. Ксюха ощупала его, сказала, что жить будет, еще подмигнула. В голове его взрывались по одной и все вместе гранаты: «Ба-ах, ба-ба-бах!» – «Выходи!» – «Нэ виду!» – «Мельника завалили, будем мстить!» Савва предлагал подкурить травки, Тимоха выпить. Он решил выпить. Появился Макогонов, постоял, подумал. «День, чтобы прийти в себя», – сказал и ушел. Мельник понял слова командира привратно – пил день, второй. На третий опохмелился. Был вызван «на ковер» Макогоновым и предупрежден, что, если такое дело продолжится, вылетит он, Вова Мельник, с контракта, не взирая на все заслуги перед Родиной и разведкой. И пил-то он уже так – пивком оттягивался, но командир слово сдержал, сказал на четвертый день: «Пошел вон!» Коротко и ясно. Во взводе сожалели: «Вован, тебя предупреждали. Командир на принцип пошел. Знаешь же, как он за пьянку выходит из себя. Собирай, Вован, барахло».

В полудреме, стараясь не вдыхать глубоко смрад камеры, вспоминал Вова детали…

После таких обидных слов, увидев на плацу командира, отрыгнув себе на ботинок теплым пивом, Мельник выхватил у Тимохи автомат и в упор дал очередь по командиру. Да повезло ему: то ли рука у него дрогнула, то ли Тимоха успел хряпнуть сверху по автомату. И не задело командира, только порохом горелым сильно запахло. Его не били, но скрутили руки назад и поместили в эту камеру. Выводили его Тимоха и Паша Аликбаров. Они ему сказали, что уголовное дело командир решил не заводить, но с контракта и из разведки Вован летит белым лебедем.

Сильнее всех переживал «солнцепоклонник» Савва. Когда Тимоха выводил его, Савва маячил поблизости. Тимоха так зыркал на калмыка, что тот не решался приблизиться, но делал Вове знаки. Паша Аликбаров пинал Савву в шею и гнал прочь. Савва даже драться с Пашей пробовал, но здоровяк Паша, прихватив калмыка за ворот, поволок его куда-то за угол. Дальше Вова не видел, только просил Тимоху, чтоб сильно Савву не мучили. «Замучаешь его, макаку узкоглазую, как же», – пытался еще шутить Тимоха.

Да уж – не до шуток было всем.

Как-то напряженно стало в разведке после всех этих неприглядных и даже грязных историй. «Но ничего, – думал Вова, задыхаясь в смрадной камере от духоты и человеческих испражнений, – передюжим».

Сокамерники сначала сторонились Вовы. Они кучковались в своих углах, молились по утрам и вечерам, только однажды к нему подошли, спросили, где восток. Вова плечами пожал, но, подумав, указал в одну сторону – типа, там. Туда и стали молиться.

Часов на руках не было, и время Мельник рассчитывал по движениям за дверями камеры. Вот наряд прошел – узнал по голосу дежурного майора Хроленко. Вот заступили на смену – значит, вечер. Утром протопали менты на завтрак, наряд полы скоблит – значит, уже девять утра.

Курил Мельник много – так, хоть и на время, меньше чувствовалась невыносимая человеческая вонь.

И вдруг в камеру кто-то заглянул через решетку в двери.

– Брат, слышь, брат?

Мельник приподнялся, прислушался.

– Брат, потерпи еще. Скоро через ментов тебя вытащим. Держи.

Мельник пробрался к двери и принял через решетку бутылку и пакет с курицей.

– Спасибо, брат.

– Аттвечаю, вытащим, брат, – ответили из-за решетки.

Мельник отхлебнул водки и поставил рядом на пол, погрыз без аппетита курицу, больше половины отдал сокамерникам. Курица сглодали, водку выпили. Один подошел, присев на корточки рядом с Мельником, спросил:

– Сэуаи прэссуют, да?

– Да.

И отстал. Мельник потер вспотевший лоб – струйки текли по вискам.

Лязгнули ключи в замке, открылась дверь.

– Мельник, на выход, – раздался знакомый до боли голос Тимохи.

По коридору штаба шли молча, у выхода на улицу Мельник успел заглянуть в дежурку через стекло: Хроленко сыто ворочает щеками, к нему лицом и к Мельнику спиной стоял солдат в «горке». Мельник сразу не узнал кто. На выходе задержался, услышав голос Хроленко:

– Не морочь мне голову. Тут разведка мне мозги пудрит, еще саперы. Иди, Казачков, на хрен из штаба, отпустят скоро твоего кореша на все четыре стороны.

Тимоха не больно, но настойчиво упер ствол в спину. И заорал над ухом:

– Давай, Вован, топай. Не доводи до греха. Нас из-за тебя всех имеют и иметь будут долго еще. Иди, мать-перемать!

«Чего орет-то, бестолочь?» – с обидой подумал Мельник.

Казачков вышел вслед за Тимохой и Мельником. У каштана курил народ. Казачков присел. Тимоха повел Мельника дальше в расположение разведвзвода за палатку связи.