Николай Луговой - Побратимы

Вяло поднявшись, партизаны взвалили мешки на плечи и, томимые жаждой и усталостью, поплелись дальше.

Над притихшей степью низко нависли плотные тучи. Воздух был теплый и застойный. Ни малейшего дуновения ветра. Душно. Дышать трудно, шагать еще тяжелее.

Показалась деревушка. Кажется, — в ней ни души. Но нет, вот кто-то шагает. Это — патрули. Очевидно, и тут гарнизон. В дом не постучишь, воды не попросишь — там немцы.

Скотный двор. Тут должна быть вода. Но где она? Ни корыт, ни бочек.

Вот свет в окне. Туда!

Из зарослей смородины видно: в просторной комнате — немцы. Играют в карты. На столе — бутылки. Пьют.

У дома — часовой. Он шагает к воротам, затем обратно к дверям. Снова к воротам. Тихая возня, хрип — и нет часового…

Четверо входят в сенцы. Темным-темно. Руки нащупывают дверь. За нею шумят. Туда надо войти. Двое становятся по бокам. Яков берется за ручку двери.

Он медлит, и секунда все круто меняет. Кто-то дергает за локоть. Это Парфенов. Он тянет в угол. Берет руку Якова и сует вниз. Кадка! Вода!

Двое стоят у двери. Теперь она не откроется. Другая пара пьет — жадно, долго, прямо из кадки. Потом, сменясь, пьют остальные. И тоже — жадно, долго. Враги за дверью. В любую минуту они могут выйти. А тут еще и рассвет скоро. Надо успеть удалиться. Но все забыто. Пить! Пить! Пить!

Наконец жажда утолена, и разум берет верх. Яков находит руку Парфенова, тянет под дно кадки. Кадка, качаясь, выплывает во двор, за село, в кусты. Отсюда Яков возвращается в сенцы, где пили воду. Снимает своих часовых, подпирает дверь противотанковой гранатой и выдергивает чеку. Толчок вызовет взрыв. А за дверью в комнате немцы пьют.

Пьют и в кустах. Затем партизаны наполняют фляги. И опять пьют. Пить уже некуда. Да и не хочется. Но пока вода есть в кадке, оставлять ее никто не собирается. И тут приходит новое решение: кадку ставят на плечи и переносят на место дневки.

…Через сутки, утром четвертого августа, группа Якова Саковича добралась до «ресторана». Кто так назвал овражек с источником близ Иваненковского аэродрома и почему — не знаем. Думается, название пришло на мысль тому, кто вот так же, как четверка Якова Саковича, возвратясь из трудного степного рейда в партизанский лес, отдыхал у этого источника.

Выспались. Потом раздевшись, парни плещутся у источника, смывая пот, соль и пыль, собранную с доброй половины дорог и полей Крыма. Одевшись, опять пьют.

— Хорош вода! — восторгается Сейдали. — Лучше нет! Да? На всем белом свете нет! Скажешь, есть? А?

Все довольны. Смеются.

— А та, в кадке? — весело спрашивает Яков. — Разве та не вкуснее? А вообще, — вдруг становится он серьезным, — была ли та кадка? Было ли все?

…Прошло двадцать лет. И вот — та же лесная поляна, где собирались перед степными рейдами партизаны. Рядом Яков Сакович и Николай Парфенов.

— Помните, Николай Дмитриевич… Как человек мог вынести такое? Теперь не верится…

А ведь было же! [30] Таких диверсионных, разведывательных и агитационных рейдов, протяженностью в несколько сот километров каждый, партизаны Крыма совершили за два с половиною года более двухсот. Только на железной дороге ими пущено под откос 79 вражеских эшелонов.

«Советскому Союзу, Родине родин, клянусь!»

Когда выйдешь на край северного отрога горы Яман-Таш, видишь далеко. Глубоко-глубоко внизу вьется между скалами неугомонная Бурульча. Дальше, если смотреть на запад, раскинулось зеленое море лесов; это — урочище Бурма. А к северу пошли холмы предгорья. Чем дальше от леса, тем спокойнее рельеф, и там, за чертой феодосийской магистрали, виднеется утопающая в дымке степь.

Отрог — наш НП, наблюдательный пункт. Отсюда партизаны следят за движением противника на Феодосийском шоссе. В эти дни мы с Миронычем так изболелись сердцами, ожидая минеров, что каждую свободную от дел минуту идем на НП и подолгу глядим в степь, будто и впрямь можем увидеть там возвращающихся в лес партизан. Сверх срока уже прошло четыре дня и четыре ночи, а их все нет. Нет Бартоши и Старцева из-под Биюка. Нет Саковича и Сырьева из-под Сейтлера. Нет Гриши Гузия из района Ички. Таких задержек лес еще не видел.

Тревога за тех, кто в рейде, нарастает. Люди рвутся на поиски. Из отрядов поступают предложения за предложениями.

— Николай Дмитриевич, — предлагает Женя Островская. — Пошлите меня в Ички. Я встречусь с Гришиными родственниками и налажу те самые связи, которые должен был наладить Гриша. А потом уже займемся Симферополем.