Николай Луговой - Побратимы

— Подействовало!

Слышится и другое:

— Не размагничиваться! Сегодня — на запад, завтра — скомандуют «кругом»!

Вздохов облегчения среди словаков не слышно. Угроза столкновения с Красной Армией не отпала. Террор в дивизии продолжается. Вот и сейчас в хвосте колонны катятся крытые грузовики. За решетками окон арестованные словацкие солдаты. Среди них и те, кого схватили под Кангилом. Оттого словно за решеткой чувствует себя каждый солдат, вся дивизия. Не сегодня-завтра гитлеровцы соберут все «грехи» непокорных «союзников» — и отказ их воевать против русских, и советский десант, пропущенный словаками в Приазовье, и русских девушек, выпущенных из эшелонов смерти, и перебежчиков к крымским партизанам — и подвергнут «Рыхла дивизию» массовым репрессиям. Расстреляли же фашисты этим летом в районе Мелитополя сотни румынских солдат за пораженческие настроения!

С тяжелыми думами прибыли словаки в Цюрупинск и приднепровские села: Большие Копани, Чалбасы. Из арестантских машин фашисты извлекли страшный груз — недобитых под Кангилом словацких солдат, почти до смерти замученных арестантов — и, как только наступила ночь, вновь принялись за свое черное дело.

На село Большие Копани опустилась осенняя непроглядная ночь. Небо сеет мелкую капель. Под козырьком над дверью хаты раскачивается закопченный фонарь.

Это одиннадцатая полевая пекарня «Рыхла дивизии». Возле дверей торчит солдат в фартуке. Медленно орудуя скребком у опрокинутой набок квашни, он то и дело поглядывает по сторонам, прислушивается.

Вот раздались чьи-то шаги, и солдат начинает энергично скрести квашню и тихо петь:

И лишь прохожий исчезает в темной улице, сразу опускается скребок в руке солдата и обрывается песня. Но раздаются новые шаги, и у двери пекарни вновь слышится:

Вряд ли кто из прохожих обращает внимание на пекаря-полуночника. Нет им дела и до песни, которую тот мурлычет себе под нос. Зато с особым вниманием прислушиваются к ней за дверью.

Там темно и тихо. Только чуть светит огарок свечи да пламя пылающей печи выхватывает из полутьмы взволнованные лица. Слышится шепот. Но слух каждого улавливает не только шелест слов, а и песню во дворе.

Застучал солдат скребком, затянул: «мертво у нас и душно», и пекари расходятся по рабочим местам. Они рьяно месят тесто, рвут его, закладывают в формы. Умолкает за дверью песня, и пекари, возвратясь в темный угол, опять ведут тихий разговор.

Здесь на мешке с мукой, на клочке оберточной бумаги чья-то рука старательно выводит букву за буквой, слово за словом:

— «Я, сын поруганной Словакии, друг советского народа, клянусь: при любом принуждении не поднимать оружия против Советского Союза, первого в мире государства рабочих и крестьян; при первой же возможности я поверну оружие против фашистов — выродков человечества и перейду на сторону советского народа».

Со двора врывается:

Но вот замирает песня, и за дверью в углу снова звучат клятвенные слова:

«Поверну оружие против фашистов — выродков человечества и буду уничтожать их до полной победы мира и труда или до последнего удара моего сердца. Клянусь умереть, но не выдать своих товарищей!» [66] Партархив Крымского обкома Компартии Украины, ф. 157, оп. 1, Д. 2667, л. 42. .

— Все согласны? — спрашивает приглушенный бас.

— Согласны!.. Все…

— Скрепим эту клятву своими именами!

Под строками клятвы ставятся подписи: Жак Юрай, Лилко Павел, Томчик Рудольф, Capo Штефан, Кленчи Клемент, Горной Николай, Алексенко Иван, Замечник Рудольф, Иванов Леонид, Новак Виктор, Бакеа Грегор.

Жак говорит:

— Capo! Пойди во двор, подмени постового.

К дверям движется рослая фигура. Вскоре оттуда появляется другая, приземистая.

— Франтишек! Дело наше мы скрепили клятвой. Вот она. Читай и, если согласен, подписывай.

Согласен ли он, Франтишек Шмид? Этого Юрай мог бы и не спрашивать. Не сегодня и не под дверью пекарни начал Франтишек уговаривать пулюшку повернуться против насильников. И не одну солдатскую душу повернул на путь борьбы с ними. Не один его друг уже шагает партизанскими тропами.