Иван Дынин - Земные громы [Повесть]

Решил сыграть на своей аккуратности. Первую же партию почты, поступившую из отдела, забраковал: неправильно запакована. Вторую тоже пришлось вернуть: была обнаружена ошибка в квитанции. Потом сам пошел к помощнику почтмейстера, пожаловался — не могу, мол, своевременно выехать. Тот вызвал начальника отдела, сделал ему замечание. Наконец, когда стало уже ясно, что на вокзал не успеть, заторопился, начал подгонять ямщика. А в душе росла тревога: вдруг поезд задержался, что порою случалось. Тогда все усилия пойдут насмарку. Но опасения были напрасными.

— Я служу больше двадцати лет, — испуганно твердил начальник железнодорожного почтового отделения, — но такого, чтобы почта не поспела на поезд, не помню. Вам, молодой человек, придется держать ответ.

Грабин попытался уговорить его принять груз и сохранить до следующего дня, тот в ответ испуганно замахал руками:

— Нет, нет, я жить хочу. Вези свою почту назад.

Вернувшись, Грабин дрожащим голосом доложил помощнику почтмейстера о невероятном происшествии. Тот с минуту стоял безмолвно, будто его ударило громом, потом заспешил с докладом к почтмейстеру. Разговор был долгий, и все время Василий ждал, что вот-вот в контору войдут контрразведчики, чтобы арестовать его. Но, видимо, начальство решило не поднимать шума. Дело не шуточное, а они сами несут ответственность за порядок и дисциплину. Однако почтмейстер все же вызвал Грабина и сухо приказал:

— Напишите объяснение. Пошлем донесение в округ.

По виду почтмейстера было видно, что до контрразведки дело не дойдет. Грабин медленно вышел из конторы, делая вид, что переживает случившееся. А на душе было радостно: задание партии большевиков выполнено.

По пути домой завернул на улицу Красную, прошел мимо карты, вывешенной белогвардейцами. Последнее время он стал чаще заглядывать туда. Разноцветный шнур, чуть не задавивший Советскую Республику, с каждым днем все больше отодвигался от Москвы, скользил по карте вниз. Иногда, правда, он возле какого-то населенного пункта задерживался, но под напором невидимой на карте силы отодвигался еще ниже.

Грабин с гордостью сознавал, что и он стал частичкой той великой силы, которая очищает русскую землю.

Нить воспоминаний неожиданно оборвалась. И причиной был не резкий поворот машины или громкий звук, а наступившая вдруг тишина. Пушечные выстрелы прекратились, что сразу же насторожило Грабина. Десятки раз он участвовал в испытаниях, и каждый случай, когда пушка замолкала, заставлял сжиматься его сердце. Такие заминки всегда были связаны с отказами или неисправностями, над чем потом приходилось биться месяцами.

Увидев на испытательной площадке людей, столпившихся возле орудия, Грабин тронул водителя за плечо:

— Подъедем к ним.

Пушка стояла в неестественном положении, чуть наклонившись в сторону. Одна станина была погнута и издали напоминала поджатую человеческую ногу.

Поздоровавшись с руководителем испытаний и конструкторами, Василий Гаврилович обошел пушку со всех сторон, внимательно, будто прицеливаясь, осмотрел из-под густых нависших бровей место повреждения.

— Левая станина выдержала, — пояснил ведущий конструктор, — а когда стали стрелять на левых углах поворота…

— У нас такая же штука с дивизионкой вышла, — заговорил Грабин, задумчиво морща лоб. — Проверьте расчеты. Тут геометрия с арифметикой не всегда сходятся.

Наклонившись над предусмотрительно раскрытой папкой, Василий Гаврилович постучал указательным пальцем по колонке цифр:

— Проверьте еще раз прочностные характеристики. Видимо, придется станины усилить. Но вы не волнуйтесь, больших изменений не потребуется.

И все время потом, что бы ни делал Грабин на полигоне, с кем бы ни говорил, мысленно он возвращался в прошлое, в свою молодость, когда впервые познавал азы науки…

Грамматика, арифметика и другие предметы, которые Василий изучал на дому у Кер-Оглы, на общеобразовательных курсах давались легко. Хуже было с геометрией. Ее приходилось брать штурмом, надеясь на память, заучивая наизусть целые теоремы.

Преподавал геометрию старичок желчный и высокомерный. Ошибки учащихся его не огорчали, а радовали. Это был повод для острот и насмешек. Он, не стесняясь, давал обидные прозвища, мог грубо оборвать стоявшего у доски, посадить на место или выгнать с урока.

На этот раз Гафклид, как между собой учащиеся звали занудливого учителя, нарисовал на доске геометрическую фигуру и, заглянув в журнал, пропел: