Овидий Горчаков - Вне закона

В тот же вечер, после передачи «Последних известий» («Не сдадим врагу Сталинград!..»), я попробовал еще раз подступиться к радисту.

– Отцепись, своя голова дорога! – отмахивался от меня Студеникин. Но секретами Ванюшка любил делиться с приятелями. – Задумал хозяин переименовать отряды, а то Центру, говорит, не понравятся безыдейные птичьи названия… «Хозяин» подготовил новый приказ и радиограмму. «В связи с боевым крещением бригады в целом в недавних боях по разгрому вражеских гарнизонов и по просьбе партизан приказываю впредь именовать отряды: “Сокол” – отряд имени Берия, “Орел” – отряд имени Молотова, “Ястреб” – отряд имени Ворошилова» и так далее. А бригаде присваивается имя Сталина!.. Завтра сам на общем построении объявит…

Слух о новом приказе сразу же облетел весь лагерь, как дым от сырых дров в костре в ветреную погоду. За ужином, аккомпанируя себе на баяне, Баламут горланил частушку на злобу дня:

Но новый приказ Самсонова так и не был объявлен.

– Немцы!

Слово это разом срывает с меня теплое одеяло сна, окатывает ледяным душем тревоги. И вытянутое, скуластое лицо Баженова, и тишина пасмурного утра, воздух в палатке, зябкий, сырой, и все, что привык я видеть, открывая каждое утро глаза, мгновенно наполняется затаенной угрозой, кажется незнакомым, чужим. В треугольном проеме палатки недвижно и плоско сереют в белесом туманце сплющенные в кляксы кусты… Откуда-то доносится слабый зыбучий шорох, далекое журчанье, похожее на шум дождя. Стреляют! Стреляют на западе, не ближе Дабужи.

– Только что с заставы прибежали – эсэсовцы зажучили фроловцев в Трилесье… Первым делом разорили могилу того парня – помнишь, хоронили месяц назад? Каратели к лесу валом валят… – говорит Баженов с неправдоподобным хладнокровием, лицо его слишком бесстрастно.

Резкое движение левой руки прокалывает плечо острой болью, заставляет выругаться про себя. Мелькает малодушная мыслишка: забраться с головой под новенькую, еще пахнущую чистоплотным немцем шинель в шалаше, забыться, переспать все эти неприятности. Зачем разбудил меня Баженов? Может быть, немцы постреляют и уйдут?.. От мысли этой становится смешно. Но ненадолго.

Что ж, мы ждали этого три месяца. Обманчиво, недолго партизанское приволье.

Бурмистрова и Казакова, моих соседей по палатке, тоже поднимает удушливое беспокойство, накалившее воздух. Мы проворно выползаем из палатки. Дождь, надвигающийся на Хачинский лес, страшный, выдуманный человеком дождь, капля которого, самая малая, весит девять граммов, не унимается, а усиливается. Уж можно различить в сплошном шуршании отдельные хлопки – не то мин, не то снарядов.

В хмуром свете хмурого утра – хмурые, озабоченные лица партизан. На лицах этих нет страха. За три месяца партизанской жизни люди научились скрывать свои чувства, управлять ими. Но во всем сквозит тревога – даже в том, как Блатов мажет дегтем тележные оси и втулки.

Мне не стоится на месте. И я хожу от шалаша к шалашу, часто попыхиваю цигаркой, наблюдаю.

У штабного шалаша – Самсонов, Перцов, Ефимов, Кухарченко…

– Не нужны ни окопы, ни дзоты! – разносится по лагерю зычный голос Самсонова. – Я не пущу их дальше опушки!

У шалаша минеров – Барашков, Гаврюхин, Шорин… Ждут. У землянки боепитания выстроилась очередь за боеприпасами. Бесшумно принимают «цинки» с патронами, гранаты, тол… Слушают, боясь сделать лишнее движение. Ждут. Повар заливает водой костер. Дым тихо, по-кошачьи извиваясь, поднимается выше самых высоких деревьев, выше дуба над штабным шалашом. Слышно, как шипят в костре угли, как беспокойно топчутся кони на речном берегу. Люди умело скрывают волнение. Волнуются и ждут. И все думают одно: «Что творится там? Пустим ли мы немцев в лес? Почему командиры ничего не делают? О чем думает Самсонов?»

Сегодня 3 сентября. Сейчас около девяти утра. Чем-то закончится этот день, так грозно начавшийся? Третье сентября… Ровно три месяца назад в Москве, на аэродроме, ждали вылета одиннадцать человек. И тоже разговаривали почему-то шепотом, и негромкий смех звучал натянуто, неестественно. Три месяца! Недаром они прожиты. Не так уж много воды протекло по Ухлясти под Горбатым мостом за эти три месяца! Но они стоят всей моей прежней жизни.

– Пошли на речку, – зовет Баженов. – Наведем красоту – скоро гостей встречать. Да-а-а, кончилось наше лето на даче…