Овидий Горчаков - Вне закона

В березняке горел костер. Дым валил как из паровозной трубы. На прогалинке у костра, расстелив немецкое армейское одеяло, лежал раненый десантник Юрий Смирнов. Он читал какую-то книжку. Длинные мягкие волосы спадали ему на глаза. Книга лежала на земле, и он низко склонился над ней, не замечая ни дыма, ни сумерек, не слыша моих шагов. Тут же сушился на солнце мокрый, с розовыми размоинами носовой платок. «Наверно, в речке простирнул», – догадался я.

– Зачем костер тебе? – еще издали окликнул я его. – Комаров уже давно нет, варить не варишь.

Смирнов заморгал слеповато, по всегдашней привычке оттянул пальцем веко, чтобы лучше увидеть меня.

– Тебе смешным покажется, – ответил он, узнав меня. – Просто люблю я костер партизанский, люблю в огонь смотреть.

– Читаешь? – сказал я с пренебрежением. – Я тоже когда-то мозги засорял. Спасибо фрицам – всю чепуху из меня вышибли. Читай, читай! Прочитаешь – мне дашь. На курево книжонка твоя вполне годится.

Смирнов улыбнулся снисходительно и спросил меня:

– Что ж ты читал? Садись, поговорим!

Я сел рядом, закурил.

– Вот ты, говоришь, читать любил, – начал Смирнов. – Но что ты читал? Какие книги ты брал с полки? Толстого или Дюма? С кем охотнее проводил время? Знаю, знаю! Классикам, разумеется, почет и уважение в беспробудном отдыхе в доме для престарелых инженеров человеческих душ – на полке. Седая пыль на золоте заглавий… А всякую литературную стряпню до дыр зачитывали. «Как же! На один вечер только дали, дружок у соседки своей, тети Аделаиды, одолжил!..» Обложки нет, страницы в клочьях, никто не помнит ни названия, ни фамилии автора, но зверски, черт подери, завлекательная книжонка! Не так ли?

– И так было, – признался я.

– Какие же книги таким завидным успехом пользовались? Чернышевский, Герцен, Золя, Бальзак? Нет, авторов тех, других, книжонок не запоминают – «Улица накрашенных губ», «Тарзан среди обезьян»… Странно все-таки! Обычно люди стремятся познакомиться с людьми умными, людьми знаменитыми. А когда нас зовут поговорить по душам такие умные и знаменитые люди, как Горький или Роллан, что мы делаем? Предпочитаем иметь дело со всякой темной, но веселой публикой.

– Факт! – улыбнулся я, мысленно оправдываясь тем, что надо же делать скидку на возраст.

– Вот и наглотался ты духовной пищи сомнительного сорта, – гладко и увлеченно продолжал Смирнов. – От такой пищи книжный червь и тот получил бы расстройство желудка. Вот и схватился ты теперь за живот и жалуешься горько – обманули, мол, кулинары-писатели, отравили! Ничего, жизнь тебе и клизму поставит, и касторки пропишет, и научит тебя разбираться в удобо– и неудобоваримой духовной пище!

– Читал я без разбора – это верно. А клизму жизнь уже поставила!

– Все зависит от того, что читать и как читать, – наставительно произнес Смирнов. – От одной книги можно взять больше, чем от тысячи книг.

– Выходит, читал я много, – перебил я Смирнова, – а правильные книги мне не попадались. Где же они, эти книги?

– Их много, – отозвался он. – Один Павка Корчагин чего стоит!.. Я, правда, последние три года художественной литературы почти не читал – тоже грех был. Впрочем, ты забываешь, мы с тобой не в Москве, а в немецком тылу находимся. До библиотеки отсюда далеко…

Смирнов замолчал и задумался. Никогда больше не придется ему взять в руки любимую книгу. Я знал от Юрия Никитича: Смирнов не протянет до зимы.

– И Ленина ты читал? – спросил я, закуривая. – Курить будешь?

– Нельзя мне… И Ленина, и Маркса читал. С четырнадцати лет. И до вылета в немецкий тыл воображал себя марксистом. Однако здешняя жизнь доказала мне, что текстуальное знание марксизма еще никому не дает права называться марксистом. Теперь я понимаю, почему мне многое не удавалось в практической комсомольской работе. Ребята в школе живого, настоящего дела требовали, путали, ошибались, наскоро исправляли, а я их моралью из учебников пичкал, безголовыми делягами обзывал. Смешно вспомнить! А ведь меня уважали за начитанность – у меня никогда не выходил боезапас складных формулировок, марксистских аксиом. «Академиком» называли, а меня почти всякий практический вопрос ставил в тупик и опять заставлял ночами сидеть над книгой… Ведь Ленин говорил нам: нельзя считать себя коммунистом только потому, что ты усвоил коммунистические лозунги, только в борьбе можно стать коммунистом…

– Ну а теперь? – спросил я, с сомнением глядя на юное лицо Смирнова. Марксисты представлялись мне людьми пожилыми, бородатыми…