Овидий Горчаков - Вне закона

Самолеты улетели, изуродовав большими воронками шлях около Горбатого моста, залив водой берега Ухлясти. В мост они так и не попали. У моста в неверной звонкой тишине слышались голоса партизан:

– Вот страху дали! Все целы? Выводи лошадей!

– Баламут! Ты чего штаны сымаешь? Обмарался никак?!

– Ты гляди, остряк-самоучка, сколько фрицы рыбы в реке наглушили!

– У меня аж руки-ноги отнялись!

– Скорей, Баламут, а то к завтраку опоздаем!

Недалеко от меня, взобравшись на дерево, Николай Самарин устанавливал гнездо с птенцами, скинутое воздушной волной. Он слез, дунул на казенную часть автомата – автомат Богомаза, – повесил его на плечо, наблюдая за самцом и самкой, с писком летавшими вокруг гнезда. Потом он нагнулся, поднял большой – граммов, верно, на двести – осколок бомбы и, как горячую картошку из костра, стал задумчиво перебрасывать из ладони в ладонь.

– Это ведь здесь Богомаза ранили? – спросил он вдруг меня.

– Здесь.

Он не спеша зашагал через мост. Но повернул не к лагерю, а к развилке дороги на Городище.

В голове у меня шевельнулась догадка. Поотстав, я пошел за ним. Совсем недавно ездили мы по городищенской дороге, но дожди уже почти смыли следы, пропадает и глубокая колея… Самарин шел медленно, задумавшись. Вот поворот к «аллее смерти». Здесь не раз стоял я на посту. Вот и могилы. Тихо, пустынно кругом. Сквозят впереди пустые шалаши санчасти. Покосились они, порыжели. Самарин с минуту постоял у Надиной могилы, свернул влево от старого лагеря.

Он остановился у могилы Богомаза. Когда я подходил, он обернулся, вскинул винтовку и, сумрачно сдвинув брови, поглядел на меня. Я молча встал рядом, глядя вниз на могилу.

Самарин разжал руку, поглядел на осколок бомбы.

– Остыл, – проговорил он, – совсем остыл.

Он кинул рваный кусок железа в кусты и перевел взгляд на могилу.

– В каждой могиле целый мир погребен, – после долгого молчания вполголоса проговорил Самарин. – Так, кажется, Гейне сказал…

Я сразу же вспомнил, что Самарин гуманитарник, выпускник филфака Саратовского университета. Этого рабочего парня привела в университет ненасытная тяга к знаниям.

«В этой могиле похоронили мы и веру в командира отряда», – хотелось добавить мне. А еще страшнее то, что та же пуля, что убила Богомаза, тяжело ранила веру в человека, и нелегко было мне залечить эту рану. Впрочем, недаром говорят, что кость никогда не ломается в месте заросшего перелома.

– Ты не был на его похоронах? – спрашивает Самарин. – Эту могилу я рыл, лопату поломал, топором пришлось корни рубить. Два деревца, гляди, зачахли, остальные стоят. И бури им не страшны, потому что стоят они рядом и накрепко сплелись их корни…

Он помолчал.

– С Богомазом я был знаком всего месяц, – проговорил он после паузы, глядя куда-то вдаль, – а вроде знал всю жизнь…

Улыбка молодила его лет на десять. Что-то горьковское чудилось мне в облике этого угловатого волжанина.

Имя Богомаза растопило маску отчужденности на лице Самарина. И я вспомнил казавшийся теперь безмерно далеким вечер – костер, искры, загоравшиеся в глазах Богомаза, голос его, взволнованный и волнующий. Самарин не был тогда ни угрюмым, ни грустным. Что сделало его таким нелюдимым?

«Да он не такой уж пожилой! – подумал я с удивлением, искоса глянув на него. – Его старят эти резкие морщины и эти брови, густые, черные, широкие. Ему не больше двадцати пяти…»

Набежал ветерок, всколыхнул еще росистую листву, и тихая полянка ожила в суматошной беготне света и тени. Ветер стих, и застыли солнечные блики на могильном столбе, на пожелтевшем дерне.

– Богомаз помог мне понять жизнь, – сказал Самарин. – До войны я читал запоем. Университет кончил, хороших слов нахватался. А что значат все эти слова, я по-настоящему, до конца, только от Богомаза узнал. Большие он дали передо мной раскрыл…

Великое счастье, что мы узнали Богомаза, говорил мне Самарин. Счастье сойтись в юности с «правильным человеком». В лихую годину быстрей и основательней перенимаешь у такого человека его богатство – его знание людей, жизненный опыт, бесценную мудрость жизни. Все это передал Богомаз многим нашим партизанам. Нет, не отшумела слава Богомаза… Многим будет светить он, светить всю жизнь, как продолжает светить бесконечно долго погасшая звезда.

– Хороший человек погиб, большой души человек! – Самарин нахмурился, и тон его стал резок. – Убийцы его сполна ответят!..

Я насторожился. Столько ненависти и горечи было в этих словах!