Марк Галлай - Авиаторы об авиации

Невозможно смотреть на эту фотографию равнодушным оком...

Аристократу по рождению, графу де Сент-Экзюпери был присущ глубокий, органический демократизм. Мы знаем это из фактов его биографии, а главное — видим в том, что он пишет. «Старые дамы-благотворительницы раскошелятся на двадцать франков — и уверены, что «творят добро», и требуют благодарности. Авиамеханики Лоберг, Маршаль и Абграль, давая тысячу, вовсе не чувствуют себя благодетелями и никаких изъявлений благодарности не ждут», — говорит он, рассказывая об истории освобождения из неволи раба Барка: писатель знает, где искать настоящие проявления высокой морали.

Экзюпери часто обращается к плотнику, садовнику, пахарю, вообще человеку простого труда — обращается почти всегда, когда ищет вокруг себя что-то устойчивое, осмысленное, человечное. Механик Деру, «оглядываясь на прожитую жизнь, ...испытывал спокойное удовлетворение столяра, отполировавшего великолепную доску: «Вот и все! Готово!» Герой «Южного почтового» — летчик Жак Бернис, — вылетая в рейс, думает: «Сейчас я только рабочий...» — и даже оставшееся за хвостом его самолета пространство называет «отработанным» (ни о каких «взятых с бою крепостях», как мы видим, речи здесь нет).

Едва ли не единственное место во всем творчестве Экзюпери, где органический демократизм в какой-то степени изменяет писателю, — это образ Ривьера из «Ночного полета». Кредо директора Ривьера — жестокость, сухость, даже несправедливость, возведенная в принцип. «Этот человек так силен, что не боится быть несправедливым», — думает о директоре инспектор Робино. Чтобы обеспечить бесперебойную — как у хорошо смазанной машины — работу воздушной линии, Ривьер видит единственную возможность: заставить всех своих подчиненных работать тоже подобно машинам. «Он вообще не думает. Это лишает его возможности думать неверно», — говорит с явным одобрением директор об одном из своих сотрудников. Ему не нужны коллеги-единомышленники; ему нужны лишь роботы-исполнители. Любую человеческую, душевную связь, возникающую между его подчиненными, Ривьер старается задушить в зародыше; именно поэтому он заставляет того же инспектора Робино безо всякой причины наложить взыскание на пилота Пельрена и не без цинизма добавляет: «Проступок найдете сами».

Экзюпери одновременно и осуждает «сверхчеловека» Ривьера, и во многом откровенно любуется им. Как согласовать это любование со всем строем воззрений писателя — остается непонятным. Возможно, тут имела место уступка соображениям литературной эффектности, оригинальности образа Ривьера. А может быть, проявилась известная психологическая закономерность, зачастую заставляющая нас ценить в других людях именно те черты характера, которых мы лишены сами: мягкому, гуманному, терпимому Экзюпери мог чем-то импонировать жесткий, холодный, насквозь рационалистичный Ривьер. Так или иначе, нельзя не согласиться с М. Ваксмахером — автором предисловия к однотомнику сочинений Экзюпери, — который находит весьма уязвимой цепь рассуждений писателя о якобы объективной полезности избранной Ривьером манеры обращения с персоналом линии.

Кстати, оказавшись в роли начальника аэродрома Кап-Джуби, сам Сент-Экзюпери, как мы знаем, руководил подчиненными, применяя методы, в корне отличные от методов Ривьера. В столкновении, далеко не единственном, жизненных и литературных воззрений писателя победили первые...

В большинстве произведений Экзюпери многократно упоминаются самолеты, моторы, их устройство, неисправности, эволюции в воздухе — словом, то, что принято называть «техникой» и рассматривать как тело, в художественной литературе вполне инородное. Но писатель говорит обо всем этом не как инженер, а как поэт: «Пятьсот лошадиных сил, впряженных в мотор, породили в недрах вещества легчайшие токи — холод металла преобразился в бархатистую плоть» — это летчик коснулся рукой стального лонжерона. Кто еще так писал о «мертвой» технике!

Или в другом месте: «Привычка к сложнейшим инструментам не сделала тебя бездушным техником. Мне кажется, те, кого приводит в ужас развитие техники, не замечают разницы между средством и целью». Здесь снова та же мысль: самолет, как и вообще техника, — лишь средство, не более того! Вспомним, сколько лет прошло с тех пор, как сформировалась в сознании Экзюпери эта позиция. Некоторым нашим современникам, увлеченно рассуждающим об угрозе человечеству со стороны «взбунтовавшихся» машин, порожденных грядущими успехами кибернетики, было бы небесполезно поразмыслить над этой старой (но, видимо, не устаревшей) точкой зрения.