Николай Панов - Голубое и черное

Какое там любезен! С помощником обращался еще ничего, в норме, а на негра кричал почем зря, — сказал Кувардин. — Да и со Свенсоном вышел у него на боте детский крик. Они, оказывается, раньше встречались.

Да? — сказал Людов. Его иссеченное морщинами лицо оставалось бесстрастным.

Когда подобрали мы в море американцев, дали им, конечно, обсушиться, поесть, выпить по маленькой, — рассказывал сержант. — Товарищ Свенсон, как положено, у руля стоял в это время. Потом старшина Агеев его подсменил. Спустился Свенсон в свой закуток, где американцы сидели, и, слышу, что-то сказал капитану. А тот в ответ как зарычит на него и пошел честить почем зря. О чем шел разговор, я так и не понял.

— Ясно, — сказал Людов. — Агеев этого разговора не слышал?

— Нет, за рулем стоял в то время.

— Понятно. Не знаете, где сейчас Свенсон?

— А где ему быть? Как всегда, возится на своем боте… Разрешите быть свободным?

— Свободны, Матвей Григорьевич.

Командир разведчиков зашагал по тропке, сбегающей к причалу.

Солнце, уже поднявшись над овальными отрогами сопок, бросало на палубу бота теплый, ослепительный свет.

Корма была в белых соляных накрапах, кое-где вспыхивали искорки рыбьей чешуи, присохшей к бортам. А возле рубки палуба была безукоризненно чистой — мокрые доски тускнели, высыхая под солнцем.

— Год морген [3], херре Свенсон! — сказал Людов, ступив на скользкие доски причала.

— Год морген, — отозвался Свенсон с палубы бота. Из-под клеенчатых полей зюйдвестки глядели маленькие, воспаленные глаза. Иег форстиррер мааске? [4]— спросил Валентин Георгиевич, остановившись у борта.

— Аддлес икке [5], — ответил Свенсон, стал с привычной легкостью орудовать на палубе шваброй.

— Херре Свенсон, — продолжал по-норвежски Людов, медленно подбирая слова. — Вы были знакомы в прошлом с капитаном «Бьюти оф Чикаго»?

— О, да! — сказал норвежец. — Я знаком с капитаном Элиотом. Капитан не узнал меня, но потом вспомнил.

— Не расскажете, почему у вас вчера была ссора?

— Вчера у нас не было ссоры, командир.

— Но капитан кричал на вас, когда вы с ним заговорили на боте.

— Да, он кричал. — Норвежец прислонил швабру к борту, поднял с палубы толстый парусиновый шланг. — Может быть, кричал потому, что ему стало стыдно воспоминаний. Может, потому, что не хотел отдавать долг.

— Какой долг, херре Свенсон?

— Сто двадцать долларов, мой матросский заработок.

— Вы плавали у него матросом?

— Я плавал матросом на его судне. Он меня не узнал, это было давно, в довоенные дни.

— На «Бьюти оф Чикаго»?

— Нет, капитан командовал грузовозом «Райзинг Сан». Мы пришли в Чили из Бергена. В порту Вальпараисо меня выбросили на берег.

— И вы вчера напомнили ему о деньгах?

— Нет, не о деньгах. Он был голодный, замерзший. Я просто спросил, когда отошел от штурвала: «Помните меня, капитан?» Он не помнил. Я сказал: «Вспомните Свенсона и Вальпараисо». Он всмотрелся в меня, стал ругаться, кричать. Но я получу с него мои деньги.

— Херре Свенсон, капитан Элиот умер сегодня ночью, — сказал Людов.

— Э, он умер? — меланхолически откликнулся норвежец. — Тогда не буду говорить о нем дурно.

Он включил шланг, пенистой звонкой струей стал смывать с кормы соляные пятна и чешую. Потом устремил на Людова вопросительный взгляд.

— Командир, хотите знать, почему капитан выбросил меня в Чили на берег? В порту он арауканца обидел.

— Арауканца? — переспросил Людов.

— Индейца-грузчика, — пояснил норвежец. Свенсон говорил медленно, грузно чеканя слова, как привык объясняться с русскими друзьями. — Индеец был слабый, больной, уронил ящик на трапе. Капитан стал драться. Когда пил, становился хуже свиньи, да помилует бог его душу. Я удержал капитана. Ну, а мистер Элиот приказал выкинуть меня с судна. Выгнал без цента в кармане. Я голодал в Вальпараисо. Вчера вспомнилось это.

— А потом ночью, на берегу, не заходили к нему?

— Здесь на берегу? Нет, не заходил. После ужина не видел капитана.

Свенсон поднял шланг, включил водяную струю, тотчас выключил.

— А отчего умер капитан?

— Застрелился в отведенной ему комнате, — сказал отрывисто Людов. — Кстати, вы не слышали одиночного выстрела ночью?

— Нет, командир, не слышал. — Норвежец снова включил шланг.

Людов задумчиво зашагал с причала. Придерживаясь за протянутый вверх стальной трос, стал подниматься к домикам на сопке.

— Командир! — донесся со стороны бота голос норвежца. — Отчего умер капитан Элиот?