Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске

Коля долго стоял - растерянный и взволнованный, стоял и думал, что вот прошло уже столько лет и, казалось бы, все давным-давно забыто, ан - нет. На висках у Маруськи все заметнее седина, и у глаз с каждым днем все больше тонких, как паутинка, морщинок, а любовь не утихла, не прошла, не перегорела. "Так и осталась одна, - с горьким и бесполезным раскаянием думал Коля. - И этому, наверное, уже никто никогда не поможет".

Как и условились накануне, Савельева пришла в "Каир" одна и села за столик в углу зала. Травкин с Маруськой заняли места через стол от Савельевой, а Коля - у выхода. Весь зал просматривался, как на ладони, незамеченным не мог ни войти, ни уйти ни один человек. Снаружи, на Садовой, и во дворе ресторана дежурили милиционеры в штатском.

Ту часть зала, где сидели Савельева и Травкин с Маруськой, обслуживал чернявый, похожий на Чарли Чаплина официант. Он лихо носился по вощеному паркету с подносом на отлете.

Заиграл оркестр. Он традиционно исполнил "Кис оф файер", и зал сразу же наполнился танцующими. Савельева равнодушно ковыряла вилкой в тарелке с салатом.

– А вообще-то обидно, Травкин, - вдруг сказала Маруська. - У людей - танцы, а у нас?

– Должность такая, - философски заметил Травкин. - Кому что. А вот вы, Мария Гавриловна, не жалеете, что жизнь нашему делу отдали? Я о чем? Вы - красивая женщина, у вас должно быть пятеро детей, не меньше, и муж всем на зависть. Верно я говорю? - Травкин был добрым человеком, но особой деликатностью не отличался.

– Верно, - кивнула Маруська. - Очень даже верно, я с тобой согласна. Одним утешаюсь: может, моя работа десятерым женщинам живых мужей сохранила, семью и детей! Стоит этого моя несостоявшаяся личная жизнь? Как считаешь, Травкин?

– Да с лихвой! - Травкин понял, что больно задел Маруську, и попытался свести на нет свои неосторожные слова. - Я к чему сказал? К тому, что я лично уважаю вас больше всех!

Мимо Савельевой прошел чернявый официант, приостановился на мгновение, что-то сказал. Савельева ответила. Они разговаривали тихо, так, что слов нельзя было разобрать, но Маруська вдруг напряглась и встала:

– Травкин, помнишь, что Коля говорил про чернявого? Иди в коридор. Если Савельева сейчас выйдет, посмотри, с кем будет разговаривать. Сам не сможешь - нашим намекни. - Маруська подошла к Савельевой, улыбнулась: - Спичечки не найдется, барышня? - Прикурила, тихо спросила: - Ну, ничего? Молчи, вижу, что ничего. - И, пустив к потолку кольца дыма, вдруг сказала: - Ты с этим чернявым будь осторожнее. У меня появились данные, что он знает, где Седой. Знакомы они, поняла? И я надеюсь - он расколется. - Маруська внимательно смотрела на Савельеву и ждала реакции. Разумеется, никаких данных у нее не было, и все, что она сейчас сказала, было неожиданным, почти "на авось" ходом.

Савельева словно погасла, и Маруська поняла, что, играя наугад, она попала в самую точку, в яблочко. Молнией пронеслись в памяти слова Коли: "Если Савельева сказала правду". А Савельева лгала, от начала и до конца лгала - это сейчас Маруське было абсолютно ясно!

– Ох… - Савельева перевела дух. - Напугали вы меня. А вы уверены? Я ведь этого чернявого впервые в жизни вижу. Он мне свежую клубнику предлагал. Понравилась я ему, что ли.

"И опять ты врешь, - удовлетворенно подумала Маруська. - Я же видела, как ты с ним говорила. О чем - не знаю, но это "как" меня не могло обмануть! Вы знакомы, девушка. И давно".

– Будь начеку. - Маруська отошла и села за свой столик.

Савельева положила сумочку и платок на край стола и вышла в вестибюль. Через минуту появился Травкин:

– Савельева разговаривает со швейцаром. Николая Федоровича я предупредил.

– Теперь бы только не напортачить, - сказала Маруська. - Я пойду к Савельевой. Формально она знает, что я должна ее охранять, так что подозрения это у нее не вызовет. А вот если она попытается меня отшить, а я нахально не уйду - вот тут, мальчики, не зевайте.

– Рискуешь ты, - тревожно сказал Травкин. - Мы ведь не сможем совсем близко быть. Успеем ли, если что?

– У меня десятизарядный браунинг. И я с ним работаю не хуже товарища Кондратьева. Я пошла. Скажи Кондратьеву, что я до последней секунды играю в полное доверие. Надо, чтобы Савельева сама раскрылась.

Маруська вышла в коридор. Савельева причесывалась перед зеркалом.

– Я сейчас вернусь в зал, - улыбнулась она Маруське.

– Вам нужно немедленно уйти, - сказала Маруська. - Здесь теперь очень опасно. И потом - нам уже все ясно и вы больше не нужны.