Николай Горулев - Прощайте, любимые

Сергей молча поел, встал из-за стола и закурил.

— Ты же знаешь, что я не люблю, когда за столом курят, — недовольно пробормотал Александр Степанович.

— А я не люблю, когда в доме начинают заводить секреты от своих.

— Секреты? — Отец опять поднял брови. — Чепуха. Это мой коллега, педагог.

— Что-то этого коллегу я никогда прежде у нас не видел? — спросил Сергей.

— Не знаю, — отрезал отец и встал из-за стола, давая понять, что разговор окончен.

— Как ты можешь? — вспылил Сергей. — В городе чужие. Сколько времени это продлится — неизвестно. Мы должны жить совсем другой жизнью, чем жили до сих пор. Между нами должна быть полная ясность. Иначе и жить не стоит.

— Зачем же все мерять такой большой мерой?

— Иначе нельзя. Я должен знать, с кем мой отец.

— В противном случае? — поднял брови Александр Степанович.

Отец вышел в свою комнату, потом вернулся и неожиданно попросил у Сергея закурить.

— У меня трофейные сигареты...

— Шут с ними... — Отец прикурил не затягиваясь, выпустил облако табачного дыма и начал ходить по гостиной из угла в угол. Сергей терпеливо ждал.

Вера вынесла посуду на кухню, вернулась, вытерла стол, застлала льняную скатерть.

— Вот что, дети, — заговорил наконец Александр Степанович. — Нам действительно надо начинать все по-новому. В этом Сережа прав. Буду откровенным — я б не хотел, чтоб вы снова жертвовали своей жизнью. У вас все впереди. Вы станете сами отцом и матерью и тогда, может быть, поймете меня.

— Мы никогда этого не поймем, — тихо сказала Вера и посмотрела на Сергея.

— Значит, этот твой новый знакомый не враг?

— Нет.

— Тогда я больше ни о чем спрашивать не буду.

—Зато буду спрашивать я. — Александр Степанович погасил папиросу, положил окурок в пепельницу и встал возле этажерки, на которой остались лежать считанные книги. — Что ты теперь собираешься делать?

— Уничтожать их, как бешеных собак.

— Каким образом?

— Пока не знаю.

— Вот об этом нам надо поговорить серьезно. Новые власти предпринимают ряд мер.

— Вводится комендантский час, — начал перечислять Сергей. — За укрывательство коммунистов и евреев — расстрел.

— За саботаже действия, направленные против германской армии, — расстрел, — добавила Вера.

— Я вижу, что вы уже кое-что знаете, но на знаете, что люди без определенных занятий тоже будут подвергаться репрессиям. Значит, чтобы жить и действовать, как хочешь ты, — стал хмурым Александр Степанович, — надо немедленно идти к ним на работу.

— Это уж простите, — ухмыльнулся Сергей. — Ради чего мы тогда воевали в ополчении, ради чего наши хлопцы сложили свои головы? Чтобы мы трудились на благо Гитлера?

— Тот, кто сражался в ополчении, ушел из города. А почему остался ты?

Вопрос Александра Степановича был настолько неожиданным, что Сергей не нашелся сразу что ответить.

— Теперь я, — продолжал Александр Степанович, — в свою очередь, могу спросить тебя — с кем ты, мой сын. На словах— наш, а на деле неизвестно кто?

— Как это неизвестно? — вмешалась Вера. — Да если бы нас пустили, мы тоже пошли бы на прорыв...

— Ладно, допрос окончен, — улыбнулся Александр Степанович. — А теперь слушайте меня внимательно. С нами, с городом, с тысячами людей случилась беда. Временно, я повторяю, временно, мы попали под оккупацию. Сейчас надо менять тактику. От открытой борьбы переходить к скрытой. Может быть, не менее уязвимой. А для этого надо работать. Там, где ты больше принесешь вреда. Я считаю, что одна из самых главных работ — работа на железной дороге.

— Что я умею? — вздохнул Сергей, — Ни машинистом, ни помощником, ни кочегаром...,

— А просто путевым рабочим?

— С высшим образованием?

— Забудь, — твердо сказал Александр Степанович. — Забудь, что ты почти кончил высшее учебное заведение, тебя, может быть, хотели исключить из комсомола и из института за дружбу с парнем, отец которого был арестован как враг народа…

— Папа, что ты говоришь?

— Я говорю к тому, что ты должен начинать новую биографию. Сторонником нового режима. Притворяться. Быть артистом. И притом хорошим. Вот в чем дело, ребята.

— А ты будешь работать? — спросил Сергей.

— Только не в школе... Мне в юности приходилось заниматься бухгалтерией...

Ночь была беспокойная. То и дело где-то раздавались то винтовочные, то автоматные выстрелы. Сжавшись в комочек, Вера прижималась в постели к Сергею, чувствуя на себе его нежную крепкую руку.

— Ты не спишь? — спрашивала шепотом Вера, прислушиваясь к ровному дыханию Сергея.