Игорь Шелест - Опытный аэродром - Волшебство моего ремесла.

Обо всём этом мать ему рассказывала когда-то, и вот сейчас, вспомнив, он не без удивления отметил, что очень похожая метаморфоза происходит и с ним: в самом начале взлёта, лишь только самолёт, послушный его воле, устремляется вперёд, все страхи и волнения остаются позади, и он, будто бы обновлённый, с ощущением в себе даже какого-то пронзительного восторга, уходит в воздух.

Тут подошёл троллейбус, завизжали, раздвигаясь, двери. «Значит, мы мужественны, — входя, сказал он себе с улыбкой, — а мужество не бывает без страхов!» — так, кажется, говорил Ремарк?..»

Помощник режиссёра провёл его пожарной лестницей за сцену и, оставив в тени кулис, пообещал передать Антонине Алексеевне, чтоб подошла сюда после первого акта. Спектакль был уже в разгаре, только что отзвучала хабанера, вызвавшая взрыв аплодисментов невидимого Сергею зрительного зала, и пёстро разодетые работницы сигарной фабрики со своими кавалерами стали заполнять закулисное пространство, растекаясь со сцены. Двое парней в костюмах матадоров, расшитых золотом, и три девушки с пурпурными розами в иссиня-чёрных волосах остановились неподалёку от Сергея. Один из матадоров выхватил из-за пояса бутафорскую наваху, раскрыл её взмахом руки и разделил ею возникший откуда ни возьмись кусок вареной колбасы и хлеб, и вот уже все пятеро с завидным аппетитом принялись за бутерброды, тихонько разговаривая и посмеиваясь. Сергей отвернулся к сцене. Пахло клеевой краской, пеньковым канатом и пудрой. Сергею видна была лишь глубинная часть сцены — знойное небо Севильи на холсте задника, черепичная краснота крыш на нём же да арочный «каменный» мост над улочкой, выявляющий глазам Сергея изнанку из реек и фанеры. Ещё у противоположных кулис видна была часть казарменной стены, возле неё ступени, на них группа солдат в живописных позах.

Но главное действие творилось ближе к авансцене, и Сергею из своего угла почти не было видно, как Хозе, смущённый брошенным в него Кармен цветком, убеждал себя, что не верит в его колдовские чары. И тут Сергей услышал голос матери:

— Хозе! — позвала она. Сергей узнал бы голос Антонины Алексеевны и среди тысячи голосов.

— О, Микаэла! — воскликнул Хозе, приходя в себя.

— Вот и я!

— Что за радость!

— Матушка к вам меня послала…

Мысль о матери, наверное, умилила Хозе, и он запел протяжно, казалось, самим сердцем:

— Что сказала родная?! Ты о ней расскажи мне!..

И Микаэла стала рассказывать, как в далёкой деревушке бедно и одиноко живёт, думая о своём сыне, мать Хозе и все ждёт не дождётся, когда любимый её сынок, освободясь от своей опасной службы, возвратится в отчий дом, и они снова заживут радостно, счастливо…

Все это Антонина Алексеевна пропела так проникновенно, с такой теплотой и нежностью в голосе, что Сергей почувствовал: она поёт, думая о нём, и покосился украдкой на группу артистов миманса. Те прекратили жевать свои бутерброды, потом одна из девушек сказала:

— Без слез не могу иногда слушать Стремнину… С какой болью в сердце она умеет петь!..

Один из матадоров хмыкнул:

— Говорят, у неё сын — лётчик-испытатель… Будь у тебя — и ты бы так запела!

Сергей с изумлением разглядывал мать, почти не веря, что это она. В голубом бархатном платье с кокетливо зашнурованным корсажем, в белой кофточке с вышивками, на которую смешно спадали косички льняных волос, в гриме, превратившем её в крестьянскую деваху, Антонина Алексеевна была неузнаваема.

Она рассмеялась:

— Это я, сын, я, ей-богу!

— Начисто сбит с толку… То ли брякнуться по-сыновьи на колени, то ли шлёпнуть, как деревенские парни, сграбастать в охапку и пуститься в пляс!..

Лучшего комплимента придумать он не мог. Глаза её заискрились счастливо:

— Нет, правда?! Ты находишь?.. (Он понимал, что у неё духу не хватает спросить: «Ты находишь, что я всё ещё не стара для этой роли?..»)

— Нахожу круглым идиотом этого вашего Хозе!.. Стал бы я отсиживать в тюрьме за бестию Кармен, когда ко мне из деревни явилась такая милашка!.. Фигушки!.. О, я б вам здесь перевернул всю оперу!

Смеясь, она порывисто обняла его, он хотел было поцеловать, но она предостерегающе отстранилась:

— Нет, нет, сын, не надо! Сотрёшь всю мою молодость!.. — И тут, что-то вдруг осознав, изменилась в лице: — Сын, а почему ты здесь?.. Что-нибудь случилось?..

— Нет, мам, у меня все в лучшем виде. Вот прилетели на важный совет… Он состоится завтра, и мне ужасно захотелось повидать тебя!