Анатолий Азольский - Затяжной выстрел

К барказам офицер не свернул, направлялся, видимо, на миноноску. Иван Данилович поднялся в свой кабинет, глянул в окно: офицера не было. Значит, сейчас появится. Шинель и фуражку Долгушин не стал снимать. Сел за стол. Развернулся к двери.

Вошел капитан-лейтенант, глаза тусклые, линия рта прямая, жесткая. И какая— то странность чувствовалась в нем, какая— то далеко не безобидная чудаковатость— понять Долгушин не мог, но болезненность проглядывала, не надо быть медиком, чтоб ощутить ее. Достаточно изо дня в день видеть людей в черных офицерских шинелях, нормальных людей, втянутых в службу, которая немедленно отторгает от себя человека с физическими или психическими изъянами.

А вот и первая странность: офицер положил на подоконник папку, стянул с рук перчатки, но не сунул их в карман шинели, не сжал в кулаке, а выронил, и перчатки упали на пол, причем офицер сразу же забыл о них.

— Фамилия? Должность? Корабль? — рявкнул Иван Данилович, чтоб офицер сразу вспомнил, что он офицер.

— Капитан-лейтенант Болдырев, командир 3-го артиллерийского дивизиона БЧ-2 линейного корабля.

И название линкора прозвучало, и Долгушин понял, что речь пойдет о Манцеве. «И этот тоже!» — с негодованием подумал он о Болдыреве.

Он ошибся. Не о Манцеве заговорил Болдырев, но все то, что сказал командир дивизиона, так или иначе относилось к Манцеву, вернее, к приказу о «мере поощрения».

— Товарищ капитан 1 ранга! Я требую отправить меня на гауптвахту и начать дознание по факту существенного вреда, нанесенного мною эскадре. Так, будучи командиром зенитного дивизиона линейного корабля, я" во исполнение приказа командующего, мною неверно понятого, расшатал воинскую дисциплину вверенного мне подразделения и значительно снизил уровень боеготовности корабля.

Поднявшийся Иван Данилович пытался уловить взгляд Болдырева, но тот смотрел неотрывно в какую— то точку на стене, за плечом Долгушина.

— Далее. Весною этого года был понижен в должности и звании командир зенитного дивизиона линейного корабля «Новороссийск». Этот линкор в течение двух лет держал у себя приз командующего за лучшие стрельбы по воздушным целям. Как выяснилось весною, командир дивизиона вступил в сговор с летчиками, и те по радиосигналу отцепляли якобы сбитую мишень. О том, что такой сговор существует, знали многие офицеры эскадры, умеющие грамотно судить о зенитных стрельбах. И они молчали, как молчал и я. Почему мы молчали, об этом я хочу доложить командующему флотом лично.

— Забудьте об этом! — закричал Иван Данилович. — Судом чести офицерского состава бывший командир дивизиона разжалован! Его уже нет на флоте!

— Далее. Три недели тому назад крейсер «Ворошилов» выполнял зачетную артиллерийскую стрельбу главным калибром. Я не знаю, на каком орудии какой башни это произошло, но осечка была. Мне неизвестен также способ, каким фальсифицирован был отчет группы записи. Но осечка, которая могла существенно повлиять на оценку стрельбы, была утаена, и крейсер вернулся в базу со снарядом в канале ствола. В ночь на 3 декабря сего года, сразу же после прихода в базу, крейсер затемнился, и вслед за ним затемнились все корабли эскадры. Замечу, товарищ капитан 1 ранга, что извлечь заряд из каморы 180— миллиметрового орудия легко и просто, но снаряд входит в нарезы канала ствола обтюрирующим пояском, и его надо выбивать оттуда разрядником. И он был выбит, и все дежурные офицеры кораблей слышали, как снаряд выбивали, не услышать это невозможно. Я убежден, что заряд и снаряд были той же ночью утоплены. Я хочу лично доложить командующему флотом о совершенном и о том, почему молчали и молчат до сих пор дежурные и вахтенные службы эскадры.

У Ивана Даниловича ноги подкосились. Он сел. Снял фуражку. Ладонью провел по взмокшему лбу. Враки или не враки? И где сам он, начальник политотдела, был в ночь на 3 декабря? Вспомнил: на «Ушакове», в море, со штабом эскадры, вместе с флагартом. Старый артиллерийский волк даже дома, лежа под одеялом, услышал бы, как выбивают из ствола намертво вошедший туда снаряд.

— Хватит… — оборвал он Болдырева, когда тот начал говорить о «Нахимове». — Не бей лежачего… Садись, покури. — И встревоженно следил за тем, как опустившийся на стул Болдырев ищет в карманах спички. Нашел, чиркнул, зажег, но горящую спичку так и не поднес к папиросе. Злорадное удовольствие, какое— то дьявольское наслаждение было в глазах капитан-лейтенанта, смотревшего на спичку, догоравшую в его пальцах. Он наслаждался затуханием огня, добравшегося до кожи, и кончики пальцев, дочерна обожженные уже, вобрали в себя огонь, и губы Болдырева сладострастно как— то изогнулись.