Михаил Алексеев - Пути-дороги

– Может, послухаем Ванина, товарищи? Хай расскажет свою автобиографию.

– Мы, собственно, Ванина и так хорошо знаем. Не первый год служим вместе. - Аким снял очки и вновь принялся протирать их. - По-моему, не следует заслушивать.

Однако любивший во всем порядок Пинчук запротестовал:

– В таком диле, товарищ Ерофеенко, торопиться нельзя. Мы не в бою зараз. Трэба все як следует обмозговать, обсудить, а потом уж и решать. Хай Сенька... простите, хай товарищ Ванин расскажет нам свою биографию. Послухаем, товарищи? Добра. Слово предоставляется командиру отделения разведчиков гвардии младшему сержанту Ванину. Прошу, товарищ Ванин! -Пинчук сел на камень.

Семен встал, оглянулся вокруг, с минуту помучил в руках выгоревшую пилотку, потом положил ее рядом с собой на камень.

– Давай, Семен, рассказывай! - ободрил Пинчук, не выдержав до конца взятого им самим официального тона. - Мы слухаем тебя. Давай. Тут усе свои.

– Родился я... значит, - Ванин прокашлялся, но голос его не стал от этого громче, - родился, значит, в городе Саратове, в семье рабочего-судостроителя, в тысяча девятьсот двадцать третьем году. Окончил семилетку, потом пошел работать на шарикоподшипниковый. Началась война -добровольцем уехал на фронт. Стал разведчиком.

Ванин замолчал.

– Все?

– Все.

– Дуже мало, - разочарованно пробормотал Пинчук и нахмурился. - Яки вопросы будут к Ванину? - И, не дожидаясь, когда слово возьмут другие, сам строго спросил: - Почему прямо из семилетки на завод пошел? Отчего не вчився бильш?

– Да по дурости. Учиться надоело - захотелось скорее работать... Старшего брата, Леньку, в армию призвали... А потом - мать. Тяжело ей стало с тремя - у меня ведь два младших братишки... Пошел работать - все помощь маме... - Голос Ванина оборвался: разведчики с удивлением глянули на его как-то вдруг обрезавшееся лицо, на вздрагивающие побелевшие губы. Таким они видели Ванина впервые, словно он взял да и показал им сразу все то, что так долго скрывал за постоянным балагурством: большое, доброе и нежное человеческое сердце.

Петр Тарасович собирался было задать Ванину еще несколько вопросов насчет того, нет ли кого из родственников Семена, лишенных права голоса, уехавших за границу; не подвергался ли он, Ванин, на своем заводе административным и профсоюзным взысканиям, не имел ли отклонения от генеральной линии партии и так далее, то есть все те вопросы, которые требовалось, как думал Пинчук, задавать в подобных случаях для полного порядка. Однако Петр Тарасович сразу же забыл о своем намерении и только спросил, тихо и отечески ласково:

– А що ж, Семен, батька твий не робив, чи що?

– Нет у нас батьки. Вообще-то он есть... только...

– Бросив?

– Бросил... Связался с какой-то и уехал. Куда - не знаем. В Астрахань будто... В общем, бывает...

– Бывает, - подтвердил Пинчук глухо и заторопился: - Яки ще будут вопросы? Нэмае бильш вопросов? Сидай, Семен. Кто желает слово?

– Да что тут говорить? Не знаем, что ли, мы Ванина!.. Вот хоть один факт взять: при каких обстоятельствах он был ранен? Я думаю - и напоминать не надо, все и так помним. - Камушкин даже покраснел от возбуждения. -Давайте голосовать!

Ванин потупился и развел руками:

– Ну, это тут при чем? Стоял ближе всех, вот и... шагнул к товарищу лейтенанту. Другой бы стоял, другой так жe...

– Прав Камушкин, - сказал Пинчук. - Що тут много балакать? Приступим к голосованию. Кто за тэ, щоб принять Ванина кандидатом в члены нашей партии, прошу поднять руки. Голосують только члены партии, - не удержался Тарасович, покосившись на Акима, который все еще был кандидатом.

Семен не видел, как поднялись руки, как просияли лица его товарищей; они вдруг все зашумели, окружили его, сгрудились плотнее, не дождавшись даже, когда председательствующий Пинчук громоподобно объявит: "Принят единогласно!", - ничего не слышал разведчик, кроме гулко и тревожно бьющегося в груди сердца.

– Ну, Семен, поздравляю! - над Ваниным склонилось лицо Акима, и было это лицо такое хорошее, такое славное, что Ванин порывисто обвил руками худую шею товарища и долго не отпускал Акима от себя. Большая, грубая и теплая рука тряхнула Семена за плечо, глухой голос вспугнул на мгновение застывшую тишину:

– Поздравляю, Ванин!

– Спасибо, товарищ лейтенант!.. Спасибо, товарищи!

Шахаев стоял в сторонке и улыбался. Седой, коренастый, узкоглазый, он был бесконечно родным для Ванина. Откуда-то появились и беспартийные разведчики, - должно быть, поднялись на башню, чтобы поздравить его, Ванина. Зачем-то присел рядом громадный и неуклюжий Пилюгин.