Гарри Тeртлдав - Великий перелом

Он удивил ее тем, что встал и поклонился. Его мертвая улыбка показала, что он заметил ее удивление. Тогда он удивил ее еще раз, заговорив по-русски:

— Добро пожаловать в Ригу, старший лейтенант. Так какие же новости вы доставили мне от генерал-лейтенанта Шилла?

— Я не знаю. — Людмила протянула ему конверт. — Вот послание.

Брокдорф-Алефельдт начал вскрывать его, но прервался, снова вскочил и спешно вышел из кабинета в боковую дверь. Вернулся он бледнее, чем прежде.

— Прошу извинить, — сказал он, вскрыв конверт. — Кажется, меня мучает приступ дизентерии.

Похоже, это гораздо хуже, чем приступ: если судить по его виду, он умрет самое большее через день. Людмила знала, что нацисты держатся за свои посты с таким мужеством и преданностью — или фанатизмом, — как никто другой. Временами, когда она видела это собственными глазами, она удивлялась: как такие приличные люди могут подчиняться такой системе?

Это заставило ее вспомнить о Генрихе Ягере, и через мгновение щеки ее залил румянец. Генерал Брокдорф-Алефельдт изучал послание генерала Шилла. К ее облегчению, он не заметил, как она покраснела. Пару раз он хмыкнул, тихо и сердито. Наконец он поднял взор от письма и сказал:

— Мне очень жаль, старший лейтенант, но я не могу сделать того, что просит немецкий комендант Пскова.

Она и представить не могла, чтобы немец говорил с такой деликатностью. Он, конечно, был гитлеровцем, но культурным гитлеровцем.

— А о чем просит генерал Шилл? — спросила она, затем поспешила добавить: — Если, конечно, это не слишком секретно для моего уровня?

— Ни в коей мере. — Он говорил по-русски, как аристократ. — Он хотел, чтобы я помог ему боеприпасами… Он сделал паузу и кашлянул.

— То есть он не хотел бы зависеть от советских поставок, вы это имеете в виду? — спросила Людмила.

— Именно так, — подтвердил Брокдорф-Алефельдт. — Вы ведь видели дым над гаванью? — Он вежливо дождался ее кивка, прежде чем продолжить. — Это все еще горят грузовые суда, которые разбомбили ящеры, суда, которые были доверху нагружены всевозможным оружием и боеприпасами. Теперь у нас самих жестокая нехватка всего, и поделиться с соседом мне нечем.

— Мне жаль слышать это, — сказала Людмила.

К своему удивлению, она поняла, что говорит не только из вежливости. Ей не хотелось, чтобы немцы в Пскове стали сильнее, чем советские войска, но и ослабление немцев по сравнению с силами ящеров было тоже нежелательным. Найти баланс сил, который устраивал бы ее, было непросто. Она продолжила:

— У вас будет ответ генералу Шиллу, который вы отправите со мной?

— Я подготовлю ответ, — ответил Брокдорф-Алефельдт, — но вначале… Бек! — повысил он голос. В кабинет быстро вошел адъютант.

— Принесите что-нибудь старшему лейтенанту из столовой, — приказал Брокдорф-Алефельдт, — она проделала долгий путь с бессмысленным поручением и, несомненно, не откажется от чего-нибудь горячего.

— Слушаюсь, герр генерал-лейтенант! — сказал Бек и повернулся к Людмиле. — Если вы будете добры подождать, старший лейтенант Горбунова.

Он пригнул голову, словно метрдотель странного декадентского капиталистического ресторана, и спешно удалился. Если его начальник отнесся к Людмиле с уважением, значит, точно так же к ней отнесется и он.

Когда капитан Бек вернулся, в руках он держал поднос с большой дымящейся тарелкой.

— Майзес зупе ар путукрейму, латышское блюдо, — объяснил он, — суп из крупы со взбитыми сливками.

— Благодарю вас, — сказала Людмила и принялась за еду.

Суп был горячим, густым, питательным и по вкусу не казался непривычным. В русской кухне тоже обычно много сливок, правда чаще кислых, то есть сметаны, а не свежих.

Пока Людмила насыщалась, Бек вышел в свой кабинет и вскоре вернулся с листом бумаги, который положил перед генералом Брокдорф-Алефельдтом. Немецкий комендант Риги изучил письмо, затем посмотрел на Людмилу, но продолжал молчать и заговорил, только когда она отставила тарелку.

— Я хочу попросить вас об одолжении, если вы не возражаете.

— Это зависит от того, какого рода одолжение, — настороженно ответила она.

Улыбка графа Брокдорф-Алефельдта делала его похожим на скелет, который только что услышал хорошую шутку.

— Уверяю вас, старший лейтенант, я не имел никаких непристойных намерений в отношении вашего, несомненно прекрасного, тела. Это чисто военный вопрос, в котором вы могли бы помочь нам.

— Я и не думала о непристойных намерениях в отношении меня, — ответила Людмила.