Олег Алексеев - Горячие гильзы

— Подрубим на берегу осины, повалим в воду. Так бобры делают.

— Значит, с хлебушком теперь будем.

— И продуктами немного поможем…

— Где их теперь возьмёшь? Не с неба же свалятся?

— Вот именно с неба — с самолёта сбросят.

— Самим продуктов не хватает, хоть партизан накормили бы!

— А здесь все партизаны, — сказал хозяйственник.

…После ужина я сразу заснул. Сквозь сон услышал, как тётя Паша рассказывает Серёге сказку:

— В конце концов старуха и попроси: чтоб было у неё новое корыто! Рыбка хвостом болтанула: всё тебе, мол, теперь будет…

Послышался весёлый смех. Я поднял голову: смеялись мать, Василий и всех громче — хмурый партизан.

Тётя Паша как ни в чём не бывало вела сказку:

— Построй мне, говорит старуха, новую деревню, а то нашу немцы сожгли…

— Что не спите-то? — спросила мать у хозяйственника.

— Отвык за два года. У хозяйственника работа ночная: днём попробуй покажись на дорогах.

— Хорошо, соглашается золотая рыбка, — вновь пробился голос тёти Паши. — Всё тебе, старая, будет. А старику ничего не надо? Как ничего — пулемёт и мешок патронов! Хорошие вы люди! — говорит золотая рыбка…

Осины, нависшие над Лученкой, поручили валить Василию. Ещё двое партизан помогали ему — упирались жердью в подрубленное дерево. Первой рухнула старая дуплистая осина, загородила поток, остановила воду. Рядом с первой осиной легли вторая и третья…

Лученка на глазах стала глубже и шире. Закипел рукотворный омут…

Дед Иван открыл водоход, мельничное колесо дрогнуло, покачнулось, повернулось словно бы нехотя, потом чуть побыстрее и пошло, пошло кружить как заведённое. Заходили, запели корявые жернова. И — чудо: белой струйкой потекла, слилась в мешок мука, тёплая, мягкая, словно ивовый пух…

Вскоре были готовы и банька для мытья, и хлев для скотины.

А потом вдруг появились соль и спички. Мать дала мне коробок спичек, я спрятал его за пазуху, словно что-то бесценное. Мать и тётя Паша кромсали ножницами грузовой парашют, шили наволочки — на весь лесной лагерь.

Торопясь в баню, я увидел хозяйственника: он спал под елью, положив голову на моховую кочу. Я пожалел, что нельзя узнать, как его зовут, сказать «спасибо» за всё сделанное.

А ночью партизаны ушли…

Весь день за озером шёл бой. Женщины ходили встревоженные: у кого сын, а у кого брат в партизанах. Мы знали, что фашисты бросают против партизан всё больше солдат и наши несут тяжёлые потери…

В вечерней тишине озеро доносит каждый звук: мы слышали крики команды — на русском и на немецком языках, стрельбу, стоны раненых. Потом все эти звуки заглушил рёв моторов и грохот орудий. Это шли немецкие танки. Даже нам, в глухой чаще, за озером, стало страшно…

Наутро нигде не стреляли. Чуть свет примчалась конная разведка партизан. Женщины бросились к разведчикам.

— Что там было? Кого убили? Что с нашими?

Старший из разведчиков резко остановил коня.

— Когда наши отходили, двое остались — с гранатами, с пулемётом. Полчаса ещё немца держали. Танк подбили, а сколько пехоты положили — не счесть, поле было зелёным от мундиров…

— А живы остались? — спросила тётя Анна Павлова.

— Нет, их гранатами забросали…

— А как звали парней-то? — пробилась поближе к говорившему Матрёна Огурцова.

— Не знаю, — вздохнул разведчик, — не из нашей бригады.

И конная разведка умчалась по просеке…

Первыми на месте боя побывали мальчишки. Саша Андреев отвёл меня за ель, дал пригоршню автоматных патронов.

— Там их сколько хочешь… И немецких, и наших… Петька из Носовой Горы запал нашёл, полосы всех цветов, ну, радуга просто! А ваш Серёга…

Я редко обижал брата, не бил никогда. Но такое прощать было нельзя.

В полях мины, да и сколько мальчишек погибло от того, что возились с гранатами и снарядами.

Братишка хотел прошмыгнуть мимо меня, но я успел схватить его за рубашку. Под рубашкой было что-то спрятано.

— А ну, покажи, — велел я Серёге.

— Это не граната, а фляжка. Воду можно носить.

— А что в карманах?

— Вот, ничего, пустая лента от пулемёта, кольцо от «лимонки»…

Я взял фляжку, повертел. Она была из алюминия, выкрашена зелёной краской. Завинчивающаяся крышка — на тонкой цепочке. На боку фляжки было выцарапано «О. Д. 1943 г.».

К нам подошла наша мать, взяла фляжку в руки.