Олег Алексеев - Горячие гильзы

В сенях загрохотало, с шумом открылась дверь. На пороге стоял партизан — весь в снегу, в индеви.

— Такой-то? — спросил партизан строгим голосом.

— Такой-то, — поспешно ответил я.

— В штаб! К командиру! Мигом!

От счастья голова кругом пошла. Вот оно, вызывают… Прыгнул с печки, попал в валенки, схватил шапку и полушубок.

— А меня? — захныкал братишка.

— Про тебя ничего не сказано. Сиди дома!

— Да-а-а-а? — обиделся Серёга и тоже бросился за одеждой.

На улице он никак не мог догнать меня, рассердился ещё сильнее:

— Стой! Стрелять буду!

Партизан не сказал, где находится штаб, но возле дома Тимофеевых стоял часовой с автоматом, и я догадался: командир — там.

Часовой пропустил меня и Серёгу. Мало того, улыбнулся, как самым хорошим знакомым.

В штабе оказалось тесно и шумно: собрались все деревенские ребята. Мне это не понравилось. Если начнут давать медали и карабины, мне может ничего не достаться — прибежал последним. Работая локтями, пробился к столу, к самому командиру. Он оказался не старым. Лицо обветренное, покрытое зимним загаром, на плечах — кожанка, на боку — маузер в деревянной колодке. Можно стрелять с руки, а можно привинтить маузер к колодке, получится штурмовой карабин.

Командир встал, поправил чёрную портупею. Синие его глаза остановились вдруг на мне.

— Ну, что, орёл, не надоело ворон гонять по деревне?

— Надоело… — ответил я машинально.

— Вот и хорошо! Завтра вместе со всеми пойдёшь в школу.

Мы оторопели. Рядом фашисты, идут бои, горят деревни — какие уж тут занятия!

— Школа-то сгорела, — негромко сказал Саша Андреев. — Когда горбовскую комендатуру разбивали…

— Сам был в том бою, — улыбнулся командир. — Знаю. Что ж, будете учиться в пекарне. Хлеб в ней пока что не пекут.

— И учителя нет, — решил не сдаваться Саша.

— Как так нет? А ну, оглянитесь!

Все разом повернулись. У порога стоял партизан в кубанке и шубе до пят. Ярко сверкали очки в золотой оправе. На ремне — парабеллум, правая рука — на косынке из парашютного шёлка.

— Меня зовут Иван Матвеевич, — сказал наш будущий учитель.

— А когда поправится рука, тоже нас учить будете? — бойко спросила Зина.

— Если прикажет командир — буду.

Домой я словно на крыльях летел. Серёга уныло плёлся сзади: в школу его не взяли, сказали, что надо подрасти. Но вскоре и моя радость погасла. Я стал собираться в школу, но не нашёл ничего, кроме сломанной ручки — Серёгина «работа» — и пера № 86. Я чуть не плакал. В дом как раз зашли двое партизан из заслона. Им стало жалко меня, и один вынул из брезентовой сумки гранаты, протянул её мне.

— Бери, сумка крепкая. С ней и пойдёшь на уроки.

— С пустой? — Не выдержав, я всё же заплакал.

Партизаны смутились, завалили меня подарками. У меня оказалось сразу два карандаша: сине-красный и простой с наконечником из гильзы от маузера. Следом явилась на свет из вещевого мешка трофейная книга в кожаном переплёте.

— Это — вместо тетради. Ты по-немецки ни бум-бум, а смотри какое расстояние между строчками — можно писать. Крупными буквами. И поля широкие — решай себе примеры столбиком!

— Ручка вот плохая, не пишет…

Партизаны осмотрели ручку, попросили у матери плоскогубцы. Вынув сломанный стержень, заменили его целым, выстроганным из лучины. Со счётными палочками помог Серёга: сопя, притащил полную шапку гильз — единственное своё богатство.

Сложив подарки в сумку, я повесил её на гвоздь около окна.

Вечером я раньше обычного забрался на печь, но уснуть долго не мог. Вспомнил прежнюю школу — в Горбове. Я несколько раз приходил на хутор, ждал под окнами школы, когда прозвенит звонок. Мальчишки на переменах вместе со мной убегали на озеро, ловили на отмели раков. Добычу мои дружки прятали в партах. На уроке было слышно, как раки шелестят клешнями…

Если бы не мать, я бы проспал, опоздал в школу.

— Скорей вставай, — тормошила меня мама. — Ворона под окно прилетела, кричала всё: «Пора! Пора!»

Прыгнув с печки в валенки, я схватил сумку, надел через плечо, стащил с вешалки полушубок, затолкал руки в рукава.

За столом сидели незнакомые партизаны. Они дружно засмеялись. Я сбросил полушубок и сумку, вновь оделся и надел сумку на себя.

— Герой, а завтракать кто будет? — Партизаны продолжали смеяться…

На столе стоял горшок с кашей, вился беловатый пар. И мы, и партизаны жили впроголодь. От недоедания у меня часто болела голова. А каша была настоящая, гречневая, сдобренная льняным маслом. Что же теперь делать? Стану завтракать — опоздаю. Не позавтракаю — целый день буду голодным. Ещё раз глянул на горшок и хлебницу, полную толстых ломтей хлеба. Схватил ковшик, нашёл маленький горшок, наложил в него каши, сунул горшочек и ложку в сумку, туда же затолкал увесистую горбушку. Ни хлеба, ни круп, ни масла у нас не было. Значит, партизаны привезли, а мать приготовила.