Павел Андреев - Рассыпуха

Странные они, городские, и истории их про охотничьи трофеи похожи одна на другую. Купил человек ружье, и так и сяк его покрутил, повскидывал. Хороша машинка, сама в дело просится. Вскидывает человек приклад к плечу, целит в трубу на крыше дома напротив, а видит там не ворону нахохленную, а медведя или оленя-золотые рога. А тут приятель мелким бесом нашептывает, мол, поехали на солонце посидим, коз покараулим. Все там, мол, свои, все схвачено. Поехали, сели, а тут мишка-бедолага на свою голову и выперся, тоже ведь про коз проведать пришел, а ему с полста шагов в репу. Ну и в чем радость трофея? В осознании браконьерства? В том, что пулей шестнадцатого калибра положил зверя на дистанции, доступной гладкоствольному ружью? Даже красивым дальним выстрелом не похвастаться. На шкуру полинявшую позарился?

Я почти вплотную подполз к их костру. Было слышно каждое их слово. Эти залихватские истории только сильнее укрепили меня в намерениях. Хоть сам-то понял, этот сыкун, про что только что нахвастался? Иногда люди при расстройстве желудка не успевают добежать до сортира, иногда вдруг в пух и прах проигрываются в карты, иногда случайно подхватывают дурную болезнью. Всяко случается, все мы грешны, но этим не принято хвастаться, мол, вон, как я крут, наложил в собственные штаны! Я, наверное, как и егерь, с самого начала этого разговора догадался, как все было на самом деле. А именно — никто не кому не угрожал, у горожанина просто зачесались ручонки поскорей опробовать новый агрегат, вот он мишку и убил. И если судить по мелким деталям его рассказа, про смертельную опасность приятелю, и как он ему героически жизнь спасал, тут он, скорее всего, наврал, и теперь лапшу остальным на уши вешал, как мишка «ломился сквозь чащу по их следу».

Меня во всей этой истории удивляло больше всего то, что горожанин так ни хера и не понял, что, как охотник, он очень жидко обосрался с этим выстрелом. Пошел на козлов, а застрелил медведя… Азарт? Да нет, там уже адреналин стекал в ботинки, и жопа чувствовала приближающуюся беду — через четыре секунды медведь тебя достанет, а потом с удовольствием будет разрывать на кусочки… и может быть даже жрать! А так хотелось, чтобы из зарослей, справа по речке ломанулся танк и… Тут уж чего хошь пожелаешь. Такие позорные случаи как у него с каждым встречаются на охоте рано или поздно, по-видимому. Я тоже в этом плане не исключение, увы. Но чтобы потом, как он, хвастаться своими обосранными портками перед всем народом? Это уже что-то…

Незаметно выкрасть ружье не получилось, пришлось одного из них садануть дрыном по голове. Далеко уйти они мне не дали. Умело обложив, они гнали меня в болото. Попав пару раз под их выстрелы я понял — на меня устроили настоящую охоту! Эта пьяная компания гнала меня как настоящую дичь! Я попробовал огрызнуться и выстрелил. Воспользовавшись моей глупостью, они навязали мне перестрелку. Перестрелка — это как любовь, все решает контакт и соприкосновение. У нас с ними любовь получилась на славу!

Стрелять на расстоянии больше пятидесяти метров — смысла почти нет, решил тогда я, положить чисто на такой дистанции человека невозможно. Но человеческое тело чрезвычайно слабо на рану, поэтому я выбрал патроны с картечью. Новенькая двустволка была готова демонстрировать свою силу по моему усмотрению. Цель была хорошо видна издали, было время на подготовку выстрела, я не спешил стрелять. Выждав, когда цель выйдет на намеченный мной рубеж для выстрела, я вспомнил Галку, дочь егеря, ее косички и хладнокровно нажал на спусковой крючок. Боек четко щелкнул по капсюлю патрона, но выстрела не последовало — осечка!

Для горизонталки тридцать метров из картечи — почти стопроцентное попадание. На такой дистанции круг осыпи дроби составляет сантиметров семьдесят-восемьдесят. Ошибка в двадцать-двадцать пять сантиметров в любую сторону уже не играла большой роли. Это позволяло мне быстро и успешно стрелять, не уделяя внимание точному прицеливанию и сильной отдаче. Главное, целясь кругом осыпи дроби в проходящую мимо меня и зловеще покачивающуюся фигуру, надо было правильно выбрать упреждение. Я нажал на второй курок. Картечь подняла из-под ног егеря столб земли, вперемежку с мокрой, уже почерневшей от заморозков опавшей листвой.

Эти стрелялы по случайным живым мишеням все же прижали меня к болоту и стали спокойно ждать, когда холод выгонит меня к ним. Я шагнул в воду. Она горячим огнем обожгла все тело. Темнело. Выстрелы с берега не достигали цели. Картечь, долетая до камышей на краю плеса, разлеталась над моей головой веером злобно визжащих свинцовых горошин. Я стоял в камышах, по грудь в ледяной воде. Страх сделал меня безразлично терпеливым к свистящей над головой картечи, к холодной воде, к сведенным судорогой ногам. Я интуитивно понимал, что желаемое тепло и сухая одежда не могут сразу стать настоящим, для этого надо немного потерпеть. Тогда я понял: то, что я не могу исправить, мне придется перетерпеть. Своим терпением я активно преображал прошлое в будущее, перетаскивая его на себе через застывшее от переохлаждения настоящее. Мое терпение не означало мою покорность перед обстоятельствами. Для конкретных дел требовалось конкретное время, и поэтому судьбой был всему определен свой срок.