Павел Федоров - Последний бой

Бикбаевцы рассказали о моих мытарствах младшему лейтенанту. Он выслушал внимательно и стал усиленно приглашать меня двинуться в поход с его группой. Кочубеевцы пришлись мне по душе. Были как на подбор молодые, хорошо вооруженные. Развеселые, шумные, никогда не унывающие.

После небольших раздумий я согласился идти с ними и сказал об этом комиссару Николаю Цирбунову.

— Лучше уж с Головачевым, как решили,— без всяких колебаний ответил он.— Сегодня прибудет.

Мне и в голову не приходило оспаривать решение командования отряда, ставшего мне родным.

Вечером действительно прибыли шесть человек гришинцев и расположились в специально построенных гостевых шалашах.

Отряд Александра Бикбаева дислоцировался в таком месте, через которое проходили все идущие за Днепр оперативные группы из многих партизанских отрядов и соединений: гришинцы, кочубеевцы и другие. Здесь они не только отдыхали, но и получали всю необходимую разведывательную информацию.

На другой день я познакомился с лейтенантом Головачевым. Он согласился меня взять, но предупредил:

— Поход будет трудным, к нему надо хорошо подготовиться.

— Я готов, и конь мой тоже.

— Хорошо. Мы пробудем здесь несколько дней. Помоемся в бане, заготовим на дорогу продуктов, чтобы лишний раз не заходить в деревни.

Подошел молодой сухопарый парень с жестяным, наполненным водой ведерком.

Лейтенант Головачев, расстегнув командирский ремень, снял гимнастерку, засучивая рукава давно не стиранной армейской рубашки, сказал:

— Это мой заместитель, сержант Семенов.

— Значит, с нами пойдете?— взглянув на меня серыми, глубоко запавшими глазами, спросил сержант.

— Если не возражаете.

— На него тоже, товарищ лейтенант, нужны продукты,— сказал Семенов.

— Само собой, — ответил лейтенант, вытирая полотенцем розовое кругловатое лицо.

— У меня почти все есть,— сказал я лейтенанту.

— Лишнее никогда не помешает...

Я согласился и вполне одобрил этот разумный довод. Спокойные, расчетливые парни мне нравились, но ждать и томиться еще несколько дней мне не хотелось, тем более что завтра уходили кочубеевцы. Младший лейтенант Солдатов при встрече говорил:

— У меня более двадцати бойцов. С большой группой легче обеспечить переход через железку и большаки. А у Головачева одно неполное отделение. Пойдем, Никифоров, с нами, не пожалеешь!

У Солдатова было какое-то светлое лицо с наивными крапинками веснушек, живые голубые глаза. Душу мою охватило неопределенное смятение — тянуло пойти с этим парнем и не ждать гришинцев, занятых хозяйственными и банными делами. Солдатов, словно угадывая мое состояние, не отставал:

— Решайся же!

Я не выдержал, пошел к Саше Бикбаеву и, застав там комиссара Цирбунова, сказал, что окончательно решил идти с кочубеевцами.

— Понимаю. Не терпится. Ладно. Согласен. Скажу, чтобы на завтра приготовили коня и продукты...

И вот я снова в седле. Хотя нет на мне гордой крылатой бурки, не звенят о стальное стремя ножны шашки, но я все равно счастлив: перед глазами бойко прядают острые конские уши, в руках привычные ременные поводья.

Мой буланый меринок оказался с добрым, спокойным нравом, а самое главное — с хорошим четким шагом и ровной нетряской рысью. Ехать на таком коне — одно удовольствие.

— Выступаем засветло,— предупредил меня командир группы Солдатов.

— Почему?— спросил я его.

— Никаких фашистов близко нет.

Он был с автоматом, на армейском ремне, опоясывающем серый ватник, висел наган в кобуре, пара «лимонок».

Из леса вышли нестройной, разрозненной толпой, с криком и смехом побрели по серой, твердо укатанной дороге. Стоило кочубеевцам покинуть бикбаевский стан, как из воинского подразделения они превратились в толпу бесшабашных, разношерстно одетых людей, которые плелись кому как вздумается.

Я предупредил Солдатова, чтобы навел порядок, но он, посмотрев на меня свысока, молвил:

— Я командир — я и в ответе за все.

Привыкший к строжайшей на марше дисциплине, к точному, безукоризненному порядку, я был просто ошарашен такой разболтанностью и беспечным ухарством и впервые подумал, что зря пошел с этой ватагой.

Когда бикбаевцы переходили из Перховского урочища в Валтутинский лес, они шли на марше крепким мобильным ядром, могли быстро развернуться для внезапного боя. Здесь же двигалась отдельными группками беспорядочная толпа, без всякой разведки и боевого охранения.

Еще до наступления сумерек ввалились шумной гурьбой в какую-то деревню и разбрелись кто куда по хатам. Я остался на улице один, маячил на буланом коне, с сеткой, плотно набитой сеном, привьюченной сзади, поверх кобурчат с овсом. В черной своей фуражке я был как чучело на бахче. Тронув поводья, отъехал несколько шагов, встретил какого-то парня с немецкой винтовкой, спросил тихо: