Военный врач, видимо, находился в мрачном расположении духа, а может быть, просто не хотел, чтобы штатские видели хаотический беспорядок, царивший в армейских пунктах первой помощи.
Убедившись, что настаивать бесполезно, я возвратился в Хиросиму и доложил о своей поездке временному штабу спасательного отряда в Нагао-тё. Хлопоты мои оказались пустыми, но нет худа без добра: боль в ногах утихла.
Возвратившись домой, я снова сделал себе прижигание моксой. Ослабление боли я приписывал случайности, но во временном штабе и Рикио и Масару сказали мне, что со вчерашнего дня они тоже делают себе прижигание. Все говорят, что только это и помогает от странной болезни, вызванной взрывом. Тамоцу, однако, отнесся к их словам скептически. Он посоветовал обратиться к специалисту по прижиганию моксой, выяснить, как и какие места следует прижигать, а не заниматься самодеятельностью...
(Переговоры о свадьбе Ясуко близились к успешному завершению, когда внезапно мы получили от Аоно — родителей жениха — письмо с отказом. Одновременно мы узнали, что у Ясуко начали проявляться симптомы лучевой болезни. Стало быть, все наши старания пошли прахом. Теперь уже невозможно да и нет необходимости что-либо скрывать. По-видимому, Ясуко написала жениху, что у нее появились признаки лучевой болезни. Почему она это сделала? То ли из сострадания к жениху, то ли потому, что впала в полное отчаяние? Не знаю.
Ясуко сказала, что она стала хуже видеть и в ушах у нее постоянный звон, В это время мы сидели в гостиной. И вдруг стены раздвинулись, и я словно воочию увидел в голубом небе огромное, похожее на медузу облако.— Из более поздних записей.)
Дневник заканчивался пятнадцатым августа — днем окончания войны. Сигэмацу оставалось переписать набело лишь записи за последние три дня, но болезнь Ясуко потрясла его с такой силой, что он не мог заставить себя сесть за переписку. А тут как раз подоспело время, когда надо было взяться за устройство садка для карпов. Теперь Сигэмацу вместе с Сёкити и Асадзиро ежедневно ходил к пруду, расположенному под насыпью, где стоял дом Сёкити.
Болезнь Ясуко быстро обострялась. Супруги Сигэмацу винили себя в том, что не обратили внимания на перемены в поведении племянницы. Но доля вины, несомненно, лежала и на самой Ясуко, которая из-за своей излишней стеснительности скрывала от них, что с ней происходит. А ведь признаки болезни появились еще до того, как родители жениха сообщили об отказе, только Ясуко подумала, что все это естественные последствия ожидания брака, поэтому она ни о чем не рассказала даже Сигэко. Не посоветовалась она и с доктором. Но все это выяснилось лишь впоследствии. И когда Сигэко привела наконец племянницу в деревенскую больницу в Кобатакэ, первое обследование показало, что болезнь уже приняла тяжелую форму.
Вернувшись из больницы, Ясуко увидела в саду ожидавшего ее Сигэмацу.
— Ах, как нехорошо получилось,— сказал он.— И зачем ты, Ясуко, держала все это в секрете...
— Простите меня, дядя,— прошептала Ясуко, опустив голову, и прошла в дом.
Около трех часов дня Сигэмацу, захватив с собой электрический фонарик и приготовленную для него еду, отправился к садку, чтобы вместе с Сёкити и Асадзиро заняться регулированием температуры воды. Уже наступил июль, когда температура воды — восемнадцать-двадцать градусов — самая благоприятная для нереста. Однако с самого начала карпов в такой теплой воде держать нельзя. Запускать вместе самцов и самок тоже не следует. В садке между самками и самцами строят деревянный барьер, а температуру воды поддерживают около девяти-десяти градусов. Когда же наступает время нереста, садок заполняют свежей водой соответствующей температуры, и только тогда выпускают самцов и самок. Впервые оказавшись вместе, рыбы начинают готовиться к нересту. Подготовка длится примерно с одиннадцати, одиннадцати тридцати вечера и до рассвета.
Всей этой методике Сёкити и Асадзиро обучились на рыбоводческой ферме в Токиканэмару. Теперь они впервые применяли ее на практике и были по-детски взволнованы. Асадзиро и Сёкити сказали, что посидят возле садка до рассвета, чтобы уберечь рыб от хищных ласок. Сигамацу пришел на дежурство рано утром и отправился домой лишь в одиннадцать вечера, когда карпы начали бить по воде хвостами.
Стоял густой туман, и казалось, будто верхние ветви кэмпонаси растворились в ночном небе. Все двери в доме и на веранде были закрыты. Сигэмацу несколько раз кашлянул, и тотчас же одна из раздвижных дверей на веранде тихо отворилась. Сигэмацу направил в ту сторону луч своего фонарика. В дверях стояла Сигэко в чересчур коротком для ее возраста ночном кимоно.
Читать дальше