Тридцатого июня в портовом городе Онамити устраивают праздник в честь бога Сумиёси. В Кобатакэ молят Сумиёси о защите от наводнений. Из дерева делают четыре фонарика, вставляют в них зажженные свечи и спускают на воду в том месте, где горная речка образует водоворот. На каждом фонарике иероглиф, означающий одно из времен года: весну, лето, осень или зиму. Чем дольше кружится фонарик, тем лучше. Но если, к примеру, фонарик с иероглифом «осень» повертится немного и поплывет вниз по реке, значит, жди осенью наводнения.
В этот день Сигэмацу решил натопить баню. Не успел он разжечь огонь, как появился почтальон с заказным письмом для Ясуко. Но Ясуко он не застал дома: девушка отправилась за покупками в Синъити. Письмо было от Аоно Гэнтаро из деревни Ямано — жениха Ясуко. Впервые он обращался к девушке непосредственно, а не через сваху. Сигэмацу с одобрением рассматривал четкие иероглифы, выведенные на конверте.
— Эй, жена,— позвал Сигэмацу,— положи это письмо на стол Ясуко. Не знаю, что в нем написано, но раз парень прислал письмо, значит, дело идет на лад. Скоро будем играть свадьбу.
Передав жене письмо, Сигэмацу подумал, что топить баню, пожалуй, не стоит, и отправился к себе в комнату Ему так хотелось поскорее закончить переписку дневника, что он даже не пошел смотреть, как пускают по реке фонарики.
*
7 августа. Ясно.
Проснулся я от утреннего тумана, который заполз it комнату сквозь разбитые окна. Почувствовав, что мне холодит обожженную щеку, я обрадовался: стало быть, чувствительность восстановилась. Постели жены и Ясуко были пусты. Они давно уже встали.
На улице слышались голоса.
— Эй, ребята,— басил кто-то,— посадите еще одного или двух в свои грузовики и поезжайте. Нечего время тянуть. Уже половина шестого.
Из продолжения разговора я узнал, что вчера вечером, когда я уснул, из Хиросимы прибыла большая группа раненых. Легкораненых по приказу директора отправляли по домам. К пяти часам утра к фабрике подъехали два грузовика. Водителям велели отвезти эвакуируемых со всеми их вещами на станцию Фуруити. На обратном пути они должны были подбирать всех тяжелораненых, обожженных рабочих и служащих фабрики, которые им только встретятся.
Когда я попытался встать, нестерпимая боль в плечах! пояснице и ногах повалила меня на постель. Неужели такая боль может быть от усталости? Что-то непохоже. Перевернуться со спины на бок было очень трудно. Но я схитрил. Правой рукой ухватился за зад штанины, потянул на себя и перевернулся на бок. Потом подтянул ноги к животу, уперся о постель коленями и левым локтем и медленно приподнялся. Так встают больные радикулитом, И еще — исполнители японских танцев. Похоже, что сам основоположник японского танцевального искусства в свое время переболел этой мучительной болезнью.
Наконец я дотянулся руками до подоконника и, опираясь о него, встал. Под тяжестью тела ноги сильно заныли. Продолжая держаться за подоконник, я сделал два-три шажка вперед и назад, и лишь когда немного размялся, отошел от окна. Мне еще повезло, что я лег в брюках и рубашке. Оказывается, и в одежде спать иногда неплохо.
Не успел я прийти в себя, как вдруг почувствовал сильную резь в животе. Пришлось встать на четвереньки и сползти по лестнице вниз. Так было легче, потому что тяжесть распределялась на все четыре конечности. Недаром маленькие дети всегда прибегают к этому способу передвижения.
После того как я сходил по нужде, резь в животе прекратилась. Ломота в плечах и пояснице притихла. Зато по-прежнему болели ноги. Болели так нестерпимо, что каждый шаг доставался с величайшим трудом.
Когда я вышел на улицу, эвакуация раненых уже близилась к концу. Оставалось человек двадцать. В ожидании грузовика они стояли у главного входа, положив свои вещи на каменные ступени. Вдруг один из них крикнул: «Глядите, глядите!», выскочил на площадь и стал подбирать опускавшиеся с неба куски бумаги.
— Что он там собирает? Может быть, он думает, что это банкноты? — съязвил один из раненых.
Оказалось, что это обгоревшие обрывки нотных страниц. Должно быть, их подняло на воздух взрывной волной. Целый день и целую ночь они парили над землей, пока не опустились на эту площадь перед фабрикой. На одном из клочков, под нотами, я разобрал начальные слова песни: «Цветут вишни, цветут вишни в весеннем небе...»
И директор поднял с земли кусочек бумаги. Прочитав то, что там было написано, он пробормотал: «Какой ужас! Подумать только!» — и сунул бумажку в карман.
Читать дальше