Виктор Федотов - Закон моря

Он думал о дяде Семене, о его песне, и ему казалось, они чем-то очень похожи друг на друга. И ещё почему-то в памяти всплывал при этом Витькин отец, капитан-лейтенант Шестаков...

Мария Алексеевна предложила Шестаковым пожить хотя бы временно у неё: комната у тех после бомбежки совсем не годилась для жилья.

— Теперь не до удобств, — сказала она. — Лишь бы прожить как-нибудь. Лишь бы выжить...

— Какие уж там удобства, — с горечью произнесла Клавдия Ивановна. — Спасибо, дорогая Мария Алексеевна. От твоего-то с фронта ничего нет?

— Нет, пока ничего, — вздохнула Мария Алексеевна. — Им там потяжелей нашего... А вы прямо сегодня и перебирайтесь. Вместе-то всё повеселей, что тут ни говори...

— Тетя Клава, а вы насовсем, навсегда переезжайте к нам с Витькой. Места на всех хватит! — горячо сказал Федька.

Клавдия Ивановна ласково прикоснулась рукой к Федькиной голове. Потом повернулась, подошла к провалу в стене, где была их комната. Молча постояла. Плечи её тихонько вздрагивали...

Декабрь нагрянул в Москву с жестокими холодами. Ледяной ветер гнал по улицам колкую поземку, завывал в жестяных трубах «времянок», торчащих из окон. Высокие сугробы горбились вдоль тротуаров, снежная пороша клубилась, вилась над ними белой пылью. Очереди длинными вереницами зябко жались у промерзших витрин магазинов.

Студеные дни и ночи фронтового города. Мороз и снег. Снег и мороз... Но москвичи радовались невиданным холодам: «Нашим лихо на фронте — немцам и подавно».

Москва готовилась к решительному сражению. В небе день и ночь, точно гигантские сигары, висели воздушные заграждения; по улицам проходили красноармейские роты, тяжело громыхали танки; занесённые снегом доты грозно зияли глубокими амбразурами; противотанковые рогатки перегораживали дороги и площади; щетинясь заиндевелыми штыками, шли на защиту города ополченцы.

Ребята часами мерзли на улицах, с завистью смотрели вслед уходящим на фронт бойцам. Как же важно именно сейчас, в эти дни, казалось им, очутиться на передовой!

Как-то поутру прибежал запыхавшийся Витька.

— Аида на шоссе! — воскликнул он. — Быстро!

— А что там?

— Танки идут, войска! Немцев вот-вот попрут от Москвы!

Ребята помчались своей узкой улочкой к шоссе.

Танки уже прошли. Где-то возле моста, удаляясь, ревели моторы, лязгали гусеницы, а мимо уже двигалась конница. Заиндевелые кони густо выдыхали пар, дробно стучали копыта по обледенелому булыжнику. Всадники с шашками и карабинами покачивались в седлах, молча смотрели на стоявшую у дороги толпу.

Замелькали перед глазами заснеженные поля, мчащаяся в атаку конница, взрывы снарядов, огненные трассы пулеметных очередей. Падают в глубокий снег всадники, ржут, взвиваясь на дыбы, подстреленные кони... «Сколько же их не вернётся домой...» Голос старушки ещё стоял у Федьки в ушах, а он вглядывался в лица конников, и ему не верилось, что кого-то из них не сегодня-завтра убьют. А они всё ехали и ехали мимо, подтянутые и ловкие, готовые, кажется, хоть сейчас ринуться в бой, и Федька уже думал о горячей схватке, об атаке, когда можно взметнуть над врагом острую шашку, ударить с лёта из карабина...

Потом шло ополчение. В полушубках, телогрейках, пальто шли в шеренгах седоусые старики и совсем молодые ребята. Вороненые штыки частоколом колыхались за плечами, тяжёлый тысяченогий шаг неровно скрипел в морозном воздухе. Шли молча, задумчиво, строго.

Витька вдруг дернул Федьку за рукав:

— Гляди, гляди, Чича! Да вон же, в шеренге идёт! Федька, обомлев, совсем близко увидел своего завуча.

Тот шёл в строю, плотно сжав тонкие губы, сурово поблёскивая очками. Синяя телогрейка, подпоясанная ремнем с патронташем, топорщилась на его нескладной фигуре, обвисала на узких плечах, а шея была замотана тем самым шарфом, который был на нём тогда в школе. Острый нос посинел от холода, но старый завуч гордо глядел вперёд, придерживая рукой ремень винтовки.

Федьке стало трудно дышать. Он смотрел на него, не отрывая глаз: «Наш знаменитый завуч! Наш тощий, хворый старик! Наш тощий, хворый старик! Наш строгий, грозный Чича!.. — Федьку охватила вдруг небывалая гордость. Ему захотелось закричать на всю улицу, что это его завуч. Их школы. Их, их, их! — Если бы сейчас видела Чичу вся наша школа, все мальчишки и девчонки!..»

— Сидор Матвеевич! Сидор Матвеевич! — не помня себя, закричал Федька, проталкиваясь через толпу.