Гусейн Аббасзаде - Генерал

– Отведи арестованного к командиру полка! Часовой открыл дверь землянки.

– Браток, где ты там? Слышал, что сказал капитан? Вызывают тебя. Допрашивать будут. Подполковник неплохой человек, ты это учти, извинись за проступок, пообещай, что больше такого не сделаешь, авось, он и отойдет. Слышь, нрав свой там не показывай, имя свое ты ведь и так запятнал.

– Веди, чего там. Авось, не повесят! Будь что будет, пойдем.

И Шариф вышел из землянки и зашагал впереди часового. Но шел так медленно и тяжело, будто к ногам его были привязаны тяжелые гири.

– Ну, как, отоспался? – Асланов поднялся с места и подошел к Шарифу, который стоял, опустив голову. – Что молчишь? Я тебя спрашиваю! Если ты еще не отрезвел, могу подождать!

– Отрезвел, – едва слышным голосом ответил Шариф.

– Где пил?

– В селе.

– С кем?

– С двоюродным братом.

– Кто разрешил тебе пойти в село?

– Никто.

– Говоришь, с двоюродным братом пил?

– Да.

– Как тут оказался твой двоюродный брат?

– Он служит в саперном батальоне. Стоят по ту сторону леса. Мы с ребятами рубили в лесу дрова, а он с товарищами заготавливал бревна для мостов. Когда я увидел его, от радости забыл даже спросить разрешения, пошел с ним до самого села…

– Когда это произошло?

– После обеда.

– А когда возвращался в часть?

– Вечером. Уже стемнело.

– А ты не подумал, что тебя будут ждать, будут беспокоиться, искать будут? Ведь ты в армии и живешь не сам по себе. Кто-то отвечает за твою жизнь! Подумал ты об этом?

Шариф стоял, не поднимая головы и ничем не выдавая своей радости, что в его вранье, кажется, поверили. Во всяком случае, в голосе комиссара Филатова, который вмешался в разговор, ему почудилась надежда.

– Ты понимаешь, Рахманов, какой совершил проступок?

– Понимаю. Но брата столько не видел… Два-три часа как было не побыть с ним?.. Война ведь, смерть ждет на каждом шагу. Кто знает, суждено ли снова встретиться…

– Кто запретил бы тебе встретиться с двоюродным братом, если бы ты пришел и спросил разрешения? – крикнул Асланов, не совладав с собой. – Но мало того, что в военное время, в прифронтовой полосе ты самовольно отлучился из части, так ты еще и напился, как свинья!

Повезло. Ложь удалась. Командир полка бушевал, но и он; и комиссар поверили, что он встретил двоюродного брата, и проверять, существует ли такой брат, не станут. Теперь надо сказать о выпивке такие слова, чтобы они тоже не вызвали сомнений.

Но не успел Шариф и рта открыть, как Асланов решительно сказал:

– Мое предложение, Михаил Александрович: передать дело в трибунал.

Услышав о трибунале, Шариф чуть не задохнулся от страха. Пришел на ум совет часового.

– Простите меня, ради бога! Даю вам слово, что это было в первый и последний раз! И если я еще когда-нибудь позволю себе что-либо такое расстреляйте на месте!

Пришел старшина роты Воропанов, попросил разрешения присутствовать и стал в сторонке. Он сразу понял, что дела Рахманова плохи, а если Шарифу за отлучку и пьянство влетит, не поздоровится и ему, Воропанову.

– Ты что, за ним пришел? – спросил его Асланов.

– Командир роты меня послал. Что прикажете, то и сделаю, товарищ подполковник.

– Так вот, отведешь Рахманова в роту, он останется в роте, пока его дело будет рассмотрено. Головой за него отвечаешь, понял? А за то, что вчера его не хватился, получишь взыскание.

– Есть получить взыскание! Разрешите отвести Рахманова?

– Веди. Михаил Александрович, позаботьтесь, чтобы были подготовлены документы для передачи дела в трибунал.

Шариф сник: "И это называется земляк? Другие перед ним – просто ангелы. А этот совсем жалости не знает".

Отойдя шагов на сто, Воропанов сказал Шарифу

– Из-за тебя и я схлопотал взыскание! Всех опозорил: и ротного, и командира взвода Тетерина и меня и своих товарищей. Какой ты вояка будешь, никто не знает. Даже на кухне ты с делом не можешь справиться куда ни пошлешь – обязательно что-либо не так сделаешь. На что ты годен? Что умеешь? Прямая дорога тебе в трибунал.

Но в трибунал Рахманов не попал. Едва старшина увел его, комиссар полка Филатов сказал:

– Ази Ахадович! Рахманов, действительно, совершил тяжкий поступок, достойный серьезного наказания, и он должен быть наказан. Но твое решение передать дело в трибунал представляется мне жестоким.

– А мне не представляется. То, что сделал Рахманов, вполне заслуживает трибунала.

– Это слишком тяжелое наказание. Я возражаю против такого решения. Почему? Потому, что считаю: на Рахманова можно воздействовать иными путями.